Помню, через час после этого я приехала в офис и, под предлогом подписать пару документов, заглянула к Мише в кабинет. На него было жалко смотреть. Он был раздавлен. Сильный, красивый и уверенный в себе человек разом превратился во влажную тряпку. В какой-то момент во мне даже шевельнулась по отношению к нему простая женская жалость.

– Что случилось, Миша? – заботливо спросила я.

– Не твое дело, сука! – проорал он. – Пошла вон!

В то время я приказала своему детективу наблюдать за Нетребиной, слушать ее телефоны и читать электронную переписку постоянно. Даже промелькнула замечательная идея: может, он убьет ее из ревности, а? А потом сядет в тюрьму – тоже прекраснейший исход моей мести. Если учесть, что найти в колонии человека, кто сможет пришить другого зэка, гораздо легче, чем на воле. Замечательная концовка: пусть он сделает все своими руками!

Я ушла из офиса пораньше, чтобы послушать: насладиться, если представится возможность, разборкой Нетребина с супругой в режиме, так сказать, реалити-шоу.

Я даже не выдержала и, против обыкновения, дважды сама, первая звонила сыщику Анатолию. Однако мой детектив, ведущий постоянное наблюдение за Алиной, ничего экстраординарного в поведении, переговорах и переписке Нетребиной не замечал. Муж-рогоносец домой не возвращался, жене-изменщице не звонил и не писал.

Уже за полночь я со своего телефона звякнула Мише на мобильный. Разговаривать не стала, однако мне и его «алле» хватило. Голос Нетребина оказался не просто пьяным, а очень пьяным, на заднем плане слышались музыка, чужой хохот и звяканье стаканов.

Мужик снимал свой стресс с помощью самого популярного антидепрессанта – алкоголя. Мне он в ответ на мой якобы сорвавшийся звонок не перезвонил. Наверное, снял кого-нибудь к тому моменту в баре и готовился повысить свою самооценку за счет новой девчонки.

Не знаю, где он ночевал (не дома, об этом свидетельствовало наблюдение за Нетребиной). Однако на следующий день мой Мишаня в офис все-таки приплелся. (Неприятности, которые я устроила ему с налоговой и таможней, требовали его постоянного присутствия.) Пригласил к себе в кабинет меня. Был он помятый и несчастный, плохо побрит и вонял перегаром. Налил мне и себе виски, приказал пить, а потом принялся поливать свою супругу, исповедоваться, жаловаться, каяться. Затем сделал попытку овладеть мною – однако то, что у него легко и резво получалось еще пару недель назад, теперь не вышло совершенно. Отросток оставался маленьким, холодным и мокрым, как у младенца. Он приказал мне его поласкать, в ответ на что я с огромным удовольствием послала его в жопу. Он-то еще не знал, что в роли главы фирмы ему оставались считаные дни. Как и в роли живущего на земле человека. Но я-то об этом знала – и могла уже начать обращаться с ним как с неживым.

Однако когда я вышла от него, поняла, почувствовала: все, край. Пора кончать. Лучшее враг хорошего. К сожалению, не в моих силах сделать страдания Нетребина бесконечными. И тогда я решила, что наступил последний акт.

Вооружившись левым сотовым, я отправила Мишане сообщение: «Я тот доброжелатель, что присылал тебе порнушку с участием твоей жены. Она с ним сегодня снова встретится. Сиди жди, я сообщу дополнительно, когда и где». Все шло по заранее придуманному и продуманному мною плану. Однако и он предполагал импровизации. Кто знал, что ревность зацепит Нетребина сильнее, чем проблемы в бизнесе. А вот поди ж ты! Значит, через эту язву, доставшую его, следовало язвить его до конца.

Не забыть бы только, когда все кончится, изъять у несчастного сотовый телефон. Совершенно не нужно, чтобы следаки и опера копались в памяти мобильника, устанавливали, кто да откуда посылал Нетребину последние перед смертью эсэмэски.

Михаил Юрьевич оставался в офисе.

Меня не вызывал. Я к нему не заходила.

Жене, как сообщал мой детектив Анатолий, он не звонил, не писал. Ждал. Я ушла с работы в половине двенадцатого ночи (дела в конторе всегда найдутся). Из машины направила Михаилу Юрьевичу самый последний мэссидж от имени неизвестного доброжелателя: «Они сейчас в твоей квартире». А потом немедленно переехала на ***ской бульвар, к дому Нетребина. Надо было подобраться к нему (а впоследствии уйти) так, чтобы не попасть под камеры наружного наблюдения. Я проезжала и проходила там, неподалеку от дома Нетребиных, неоднократно – благо повод был: офис-то наш располагался поблизости.

После «эсэмэски» от меня-доброжелателя имелись, как я считала, всего лишь две возможности: Нетребин либо помчится домой на своей машине, либо отправится туда пешком. Другие варианты я не рассматривала. Я слишком хорошо знала своего любовника. Он не упустит случая разобраться и с неверной женой, и со своим обидчиком.

Он рванул – пешком. Видимо, слишком крепко перебрал сегодня, боялся, что на пути к цели его остановит ГАИ.

Пешком от нашего офиса до его дома – минут пятнадцать хорошим ходом. Минут десять бегом. Вот она, привилегия босса: устраивать контору неподалеку от жилья. Или, напротив, селиться поблизости от места нахождения работы. Я ненавидела Нетребина и за это тоже.

И вот он появился. Он шел по бульвару.

Все, что ты ни делаешь в жизни, дает тебе урок. И умный человек просто обязан на этих наставлениях учиться. А чем событие, случившееся с тобой, ярче и неординарнее, тем более впечатляющими оказываются уроки, которые оно, это событие, тебе преподает.

Так и смерть Степашки не прошла для меня даром. Первое мое убийство меня многому научило. Главный урок заключался в том, о чем я уже давно знала – но что впервые проявилось для меня со столь циничной обнаженностью. А именно: В НАШЕЙ СТРАНЕ СЕГОДНЯ ЧЕЛОВЕК НИКОМУ НЕ НУЖЕН. Ни полиции, ни прокуратуре, ни Следственному комитету, ни ФСБ. Ни врачам, ни собесу, ни пенсионным фондам. Ни всем другим державным структурам – разве что армии (когда мужчина пребывает в призывном возрасте) и налоговой службе (чтобы взять с него положенные проценты). По-моему, наше государство лишь вздыхает с облегчением, когда узнает, что кто-то из его подданных исчезает или отправляется в мир иной: не надо лишний рот в старости кормить. Лишнее место в очереди в поликлинику высвобождается.

Первый раз, краешком, с тотальным равнодушием всех вокруг я столкнулась, когда у меня сжигали, в прямом смысле этого слова, мой бизнес и когда умерла моя бабуля. Но то было откровение с очевидным для меня отрицательным знаком. А когда я убила Степашку, окружающее безразличие оказалось мне на руку. Я еще раз убедилась: человек у нас в России интересен только (в самом лучшем случае!) своей семье. Своему отцу-матери (по зову крови) или жене-мужу (по обязанности). Реже, в случае особой любви – бабушкам-дедушкам. Еще реже, если уж очень повезет – братьям-сестрам или же детям. И – это все. Баста. Все остальные окружающие персоны для человека в лучшем случае конкуренты. В худшем – враги.

Я знала, что Степа Иванов – сирота, родственников – никого. И рассчитывала, что судьба его не будет интересна никому. Государству совсем не надо было его искать. Нет человека – нет проблемы, как сказал Сталин, один из любимых исторических персонажей нынешних руководителей.