Прожив с Джоном пять лет, я никогда не задумывалась о своей внешности. Я была немного крупнее, чем раньше, фигура стала более женственной, а детская припухлость полностью исчезла с лица. Муж говорил, что я расцвела, как роза, и похорошела, но меня это не очень заботило. В те годы меня больше беспокоили война и ее последствия.

Израненный, но выживший Марк вернулся домой. Арт ур, к несчастью, погиб при Вердене. Марк женился и обзавелся двумя детьми. Моя мать умерла еще во время войны от тифа. Отец жив, но, по словам брата, часто впадает в беспамятство. Почти в каждом письме я просила Марка приехать ко мне, но он почему-то всегда отказывался, говоря, что не может бросить семью и работу в лондонской больнице. После войны моя семья разорилась, и Марку пришлось кормить свою семью и отца.

Брат запрещал мне приезжать в Англию, и я никак не могла понять почему, ведь прошли годы, и обо мне, скорее всего, забыли. Однако Марк ничем не аргументировал свой запрет. Постепенно мы все реже стали писать друг другу, ограничиваясь одним письмом в месяц, если не в два. Казалось, что между нами пролегла невидимая граница, которую брат не позволял мне переступать.

Поняв, что в прошлое не вернуться, я решила заполнить свою жизнь хоть чем-то и начала изучать все, что мне было интересно.

Годы летели столь быстро, что я потеряла счет времени. И однажды, сидя у камина с очередным учебником в руках, я подняла глаза на Джона, который что-то записывал в свой журнал, и удивилась, насколько он изменился. Прошло около десяти лет после нашей свадьбы, он, конечно, возмужал и, возможно, пос тарел. Уже тогда у него появились первые седые волосы, а на лице – едва заметные морщинки. Я вздрогнула от неожиданности, должно быть, и я выглядела так же. Отложив книгу, я поднялась в спальню и, подойдя к зеркалу, пристально вгляделась в свое отражение, и с удивлением поняла, что ничуть не изменилась за десять лет. Моя кожа по-прежнему молодая, а в черных волосах не было и намека на седину. Мне тогда исполнилось двадцать восемь, и я просто решила, что старение решило повременить со мной.

Но и через следующие десять лет ничего не поменялось. Я словно застыла в своей молодости и отказывалась стареть. Мне пришлось изучить все тонкости макияжа и грима и перед выходом на улицу накладывать косметику, делавшую меня взрослее. Это помогало, но не до конца. Люди, знавшие меня давно, смотрели на меня с подозрением и часто спрашивали, как мне удается так долго сохранять свою молодость. Я только пожимала плечами и говорила, что они преувеличивают, но сама пугалась. Джон, конечно же, знал о моем секрете, но спросил о нем только однажды. Был поздний вечер, и я уже собиралась лечь спать. Смыв макияж, я расчесывала волосы, сидя перед зеркалом. Джон подошел сзади и, посмотрев на мое отражение, спросил:

– Ты знаешь, что с тобой происходит?

Я удивленно посмотрела на него, а когда поняла, что он имеет в виду, отрицательно покачала головой.

– За все годы, что мы живем вместе, ты ни разу не болела, не состарилась, и я не видел синяков или ссадин на твоем теле, хотя ты частенько падала, когда брала уроки верховой езды.

– Я не знаю, как это объяснить. Может, мне просто повезло, – ответила я, пытаясь улыбнуться.

– Не думаю. И не хочу быть слишком настойчивым, но скажи, то, что случилось с тобой в Англии, как-то связано со всем этим?

Я помолчала какое-то время, а потом ответила:

– Думаю, что и да, и нет. Точно не могу сказать.

– Сейчас медицина шагнула вперед, если ты позволишь мне сделать кое-какие тесты и анализы, мы, возможно, поймем, что с тобой…

– Нет! – резко прервала я Джона. – Я не позволю ничего с собой делать.

– Твое право, но люди начинают задавать вопросы, ведь даже твои ухищрения и макияж тебе не помогают, со временем станет еще труднее.

– И что ты предлагаешь?

– Поскольку ты не обзавелась друзьями и не сильно страдаешь от отсутствия общения, я предлагаю перебраться за город. Там ты сможешь позволить себе оставаться самой собой.

Я посмотрела на Джона, – в его глазах светилась все та же любовь ко мне, что и раньше.

– Это было бы чудесно, – как можно ласковее ответила я. Так мы и переехали за город. Джон каждый день уезжал в Ричмонд, в свою клинику или в детский дом, а я либо оставалась дома, либо отправлялась куда-то. Меня не волновало куда именно. Иногда неделями без всякой цели ездила по стране. Я доверяла Джону, зная, что он не станет обманывать меня и искать любви других женщин. Он, как преданный пес, всегда ждал меня и несказанно радовался моему возвращению. Я тоже скучала по нему и, уезжая, не пыталась сбежать от него. Скорее я старалась сбежать от себя самой, от своей жизни, от всех мыслей и воспоминаний. В путешествиях я встречала разных людей – с одними мне нравилось общаться, у других я хотела чему-то научиться, но ни с кем из них я не хотела сближаться.

У меня появился панический страх перед желанием завести друзей или просто знакомых. Иногда я представлялась чужим именем, думая, что это спасет меня. Но спасет от чего? От себя самой? Возможно, это и смешно, но иногда мне хотелось, чтобы со мной что-то случилось, что-то такое, что лишит меня памяти, дав тем самым шанс начать жизнь с чистого листа. Позже я поняла, что прошлое, даже тяжелое, нельзя вычеркнуть из жизни. Это не страница в дневнике, которую можно вырвать и забыть о том, что там написали. Но тогда я хотела одного – стать никем, призраком без имени и лица, раствориться в мире и начать все заново. Возможно, я и являлась таким призраком – под чужим именем, в чужой стране, где обо мне, кроме Джона, никто ничего не знал, но в душе я ощущала себя все той же мисс Эллингтон – семнадцатилетней наивной девушкой, жаждущей приключений и любви.

Иногда я приезжала в города и шла в библиотеку, где пыталась среди исторических хроник, легенд и преданий найти хоть какую-то информацию о том, кто же я на самом деле. Прочитала множество книг, мифов и историй. Иногда мне попадались интересные материалы о людях, похожих на меня: сказание о Каине, легенда об Агасфере, предание о Самирии, история графа Калиостро. Но даже если я и находила ниточку, которая могла бы привести меня к чему-то, то она тут же обрывалась. И я, еще больше неудовлетворенная, уходила из библиотеки.

* * *

В то утро, о котором я говорила, мы с Джоном пошли к реке, протекавшей рядом с нашим домом. Я была без макияжа, в легком белом платье, и, глядя на нас с Джоном, можно было подумать, что отец и дочь вышли на прогулку.

– Я должен сообщить тебе кое-что, – начал Джон, остановившись, – ты имеешь право это знать.

Мне не понравилось то, как он сказал это. Вернее, его тон напугал меня.

– Что-то случилось? – встревожилась я.

– Милая, – тяжело вздохнув, ответил Джон, – я серьезно болен и, признаться, не знаю, сколько мне осталось.

– Это шутка? – не поверила я. Джон отрицательно покачал головой.

– Но… но ты же хорошо выглядишь, ты вовсе не похож на больного, – сказала я.