Джон и я застыли на несколько секунд, а потом я медленно села в кровати и обняла Джона, стараясь спрятать свое лицо у него на груди. Наверное, он не ожидал такого, потому что на мгновение окаменел, но потом обнял меня. Я слышала стук его сердца, и этот звук успокаивал меня. Тогда казалось, что в мире, кроме нас двоих, никого больше нет. Я оторвалась от груди Джона и посмотрела на него. Он, не сказав ни слова, взял мое лицо в свои руки и начал осторожно целовать его. Сначала он поцеловал меня в лоб, потом в мокрые от слез глаза, потом в кончик носа и, наконец, прикоснулся губами к моим губам. Я ответила на поцелуй, и он еще крепче обнял меня. Я и сама не заметила, как мои руки обняли его и потянули на себя.

Утром мы проснулись в одной постели. Я проснулась раньше Джона и, повернувшись к нему, посмотрела на него, спящего. Он был таким спокойным, умиротворенным, что я невольно улыбнулась.

В то утро я пообещала себе, что выкину из головы прошлое, начну нормальную жизнь и постараюсь сделать Джона счастливым.

Я легонько поцеловала его в щеку, и он проснулся.

– Значит, это был не сон, – тихо произнес он.

Я отрицательно покачала головой, улыбаясь при этом.

– Какая же ты красивая, – сказал Джон и притянул меня к себе для поцелуя.

Позже утром даже Туди заметила, что я стала какой-то другой. Она ни о чем не спросила, но по выражению ее глаз я поняла, что она догадалась обо всем.

С того дня я делала все, чтобы исполнить свое обещание. Я снова начала гулять по городу, читать книги и газеты, а по вечерам ждала Джона домой. Несколько раз мы ходили на ужин к его друзьям, и я даже обзавелась знакомыми. Все смотрели на нас с Джоном, как на влюбленную пару. Что ж, может, с его стороны и была любовь, но я, как ни старалась, так и не смогла полюбить своего мужа. Я привязалась к нему и дорожила им, но не питала тех чувств, которые испытывала к Алессандро.

Джон оказался действительно талантливым врачом. Он считался одним из лучших в госпитале, где работал, и все чаще стал получать приглашения на частные визиты в дома богатых горожан. Поначалу Джон соглашался посещать больных на дому, но позже он начал отказывать и просил, чтобы люди обращались в госпиталь. Конечно, если человек был серьезно болен и не мог приехать на прием, Джон наносил ему визит, но в остальных случаях он хотел видеть пациентов в госпитале. Некоторые его больные брезговали и не приезжали, но с каждым днем тех, кто соглашался на прием в больнице, становилось все больше. Увеличивалось и состояние Джона. И уже в конце весны мы смогли снять другой дом – просторный и красивый – в богатом районе Ричмонда, тот, о котором муж мечтал еще с детства.

* * *

В новый дом мы въехали в мае, и на его обустройство у меня ушло около месяца. Штат слуг увеличился: теперь, кроме Туди, у нас работали еще одна девушка и довольно молодой дворецкий. Я, конечно, обрадовалась переезду – в просторном доме было куда лучше, но моя жизнь все равно мало изменилась. Те знакомые, которых я приобрела, мало интересовали меня. К ним в гости я ходила только вместе с Джоном, что случалось довольно редко, так как он почти все дни пропадал в больнице или на выездах. И хоть мне и было одиноко без него, не жаловалась – я знала, сколько стоят наш дом и наша жизнь, и понимала, что по счетам нужно платить. Примерно раз в месяц я получала письмо от Марка. Меня удивляло, что с каждым разом письма становились все сдержаннее, словно брат скрывал что-то от меня. В одном из своих писем я намекнула ему на это, но он проигнорировал мое замечание. Никогда брат не писал о том, когда я смогу приехать в Англию или когда он сможет навестить меня. Все это казалось мне странным. Я знала, что Марк иногда пишет Джону, и пыталась узнать, о чем именно пишет ему мой брат. Джон обычно отвечал, что в основном они обсуждают медицинские вопросы. Но почему-то писем он мне никогда не показывал.

Иногда, сидя одна в комнате, я вспоминала о тех событиях, из-за которых оказалась здесь, и эти воспоминания казались мне просто дурным сном. Мое короткое пребывание в таборе, моя попытка побега, Энтони, ужасный ритуал, бегство – всего этого словно и не было. В моей новой спокойной жизни такие события просто не могли иметь место. Может, я бы и согласилась с мыслью о том, что все произошедшее было не больше, чем моей фантазией, если бы не одно «но». Моя особенность – быстрое заживление ран – никуда не исчезла. Как-то ночью, лежа рядом со спящим Джоном, я вспомнила, как погибла моя сестра и какое ранение я получила при этом. Я никак не могла поверить в реальность случившегося и решила удостовериться в том, что это не мои выдумки. Я тихо встала с кровати и спустилась вниз. Пройдя через холл на кухню, подошла к разделочному столу и взяла в руки большой острый нож. Было темно, но я не решилась зажечь свет. Подошла к окну, сквозь которое пробивалось немного света с улицы и, оголив руку, провела лезвием ножа под сгибом локтя. Руку словно обожгло огнем, и на пол закапала темная, горячая кровь. Я сделала достаточно глубокий порез. Боль оказалась сильной, но я не решилась закрыть рану и просто наблюдала за тем, что произойдет с моей рукой. Какое-то время она сильно болела, а кровь стекала на пол, но вдруг в месте пореза возникло легкое покалывание, которое я ощущала, перед тем как раны затягивались. Это чувство, такое необычное, невозможно было забыть. Кровь из раны постепенно перестала течь, и на моих глазах она начала затягиваться. По мере того как порез заживал, покалывание становилось еще сильнее, и прекратилось только после того, как от раны не осталось и следа. Я вымыла нож и руку, замыла следы крови на полу и поднялась к себе в комнату.

Я пролежала без сна всю ночь, думая о том, что со мной не так и почему я отличаюсь от других людей, а также о словах цыганки, сказанных моей матери, когда она была беременна: «Ты носишь под сердцем ребенка, который никогда не был и не будет твоим. Ты родишь существо, которого еще свет не видел. Я почувствовала это еще издалека, когда мы только приближались к городу. Избавься от ребенка». Возможно, следовало рассказать обо всем Джону. В конце концов, он – врач и, может, что-то слышал о подобных вещах, но сделать это я так и не осмелилась.

Эта загадка не давала мне покоя, и я решила, что вначале попробую сама разобраться во всем. Я попросила Джона раздобыть для меня пропуск в лучшую библиотеку Ричмонда. Он удивился моей просьбе, но я сказала, что просто хочу расширить свой кругозор. Муж понимал, что мне было довольно скучно просиживать все дни дома, поэтому через несколько дней принес карточку на имя миссис Софи Митчелл, – теперь я могла попасть в библиотеку.

На следующий день я отправилась в библиотеку, где меня встретили весьма странно. Джон предупредил меня об этом – женщины считались редкостью в подобных местах. Клерк, взявший пропуск, долго рассматривал меня, после чего все же пропустил. Я прошла в первый зал и остолбенела: меня окружали тысячи томов. Я побывала еще в нескольких залах, все так же удивленно оглядываясь – такого количества книг я нигде прежде не видела. Я чувствовала, что на меня не менее удивленно смотрят посетители библиотеки, но через какое-то время перестала замечать их присутствие и углубилась в поиск нужных книг. Я долго думала, с чего начать, вернее, с какого отдела, но потом решила, что осмотрю все, что тут есть. Я переходила из зала в зал, брала то одну, то другую книгу и, садясь с ней в удобное кожаное кресло, погружалась в чтение, забывая обо всем на свете. К концу моего первого дня в библиотеке я и вовсе забыла, зачем туда пришла. Я сидела и читала книгу о путешествии Марко Поло, когда вдруг чья-то рука легла мне на плечо. Я вздрогнула и обернулась – на меня смотрел отец Джона. Отложив книгу, я тут же встала и поздоровалась.