И я. И я влюбляюсь…

Наступил момент, когда отступать стало поздно. Настя ощутила это неистовым шестым чувством, как раз привезли гладкие рулоны афиш. Свежие пахучие афиши, отпечатанные на трех языках, были заранее готовые не только к московским купеческим просторам, но и к солнечной французской Ривьере, и к германским влажным проспектам.

– Сережа, у меня коленки трясутся.

– Молчи, у меня вообще все трясется.

– Не, ты прикинь… десять лет как коза по скалам скакала и ни разу не дрожала. А здесь… вроде и опасности никакой особой, и просчитано все… а справиться не могу.

По хитрому замыслу режиссера, занавес должен был не подниматься, а лихо спадать вниз, как бы сгорая. На сегодня Настя сама назначила генеральный прогон и показ для всех заинтересованных лиц. Судя по рокоту в зале, заинтересованных лиц собралось немало. Точнее – заинтересованные лица забили все проходы и даже расселись на ступеньках.

– Что это за люди? – шепотом спросила она у Сергея, осторожно выглянув в щель занавеса. – Это ты наприглашал?

– Неа… А я думал, что это все твои друзья…

– Ни фига себе друзья! Да сюда, по-моему, половина столичных журналистов просочилась! И кто их только звал?!

– Так даже лучше. Больше рекламы дадут…

– Ты слышал, что сказал этот… директор зала? Не продана даже треть билетов. Кое-как продали на первые три дня, а дальше – ничего.

– Мне Георгий тоже намекнул… – Сергей, извиняясь, поглядел на партнершу. – Он тебя расстраивать пока не хотел. Во Франции пока никто не покупает. То ли рекламы недодали, то ли русским неинтересно…

– Это он тебе сам сказал? Сам директор?! Когда он успел?

– Да вот… минут двадцать назад. Нет, не сам он, а кто-то тут из Госконцерта крутился…

– Вот именно, крутился! – фыркнула она. – Я так и знала, что будут гадить на каждом углу! Вот ведь сволочи…

– Сережа, Настя, вы готовы? – просвистел с верхотуры режиссер. – Ну, с богом! Выход со второй цифры…

Партнеры по бизнесу последний раз пожали друг другу руки и разбежались по местам. Примерно в то же время, по другую сторону занавеса, в полутемной ложе, беседовали трое мужчин.

– Вас послушать, так дело идет к провалу? – осведомился замминистра. – Вся реклама пошла на ветер?

– В крайнем случае, мы не так много потеряем, – философски изрек толстый Георгий. – Мы не заключали с ними договор на века.

– Тем более что альтернатива всегда есть. К примеру, у того же Марка есть превосходная идея, – высокий в темноте блеснул очками. – Вчера он предложил мне делать новый ледовый цирк. Не банальные мишки на коньках, а истинно русское шоу, с русалками подо льдом, лешими, полетами на метле… Это будет покруче стриптиза.

– То есть у нас еще есть выбор, на кого делать ставку?

– Безусловно. Пока других масштабных предложений нет, зато полно серьезных людей, желающих вложить деньги в шоу. Так что не будем слишком переживать.

– Кстати, почему до сих пор нет рекламы?

– А это надо спросить у господина Кушко. Он, видите ли, отказался от услуг профессионалов, у него там кто-то есть… А на улицах – пустота.

– Коллеги, у вас не складывается впечатления, что нам морочат голову?

– По правде говоря… – Толстый продюсер замялся. – Марк меня убедил, что его бывшая жена как организатор ничего собой не представляет…

Последние его слова заглушила музыка.

– Билеты не проданы…

– Ну-с, господа… пожалуй, расслабимся.

…До того как спадает занавес, вступают в бой армянские рожки, армянские трубы. Солидные чопорные мужчины во фраках, рука на отлете, перед ними словно партитура труб страшного суда. Подыгрывая жуткому предвкушению, происходит нечто невероятное, занавес оплавляется, он сгорает в падении, и горящие ртутные ручейки разбегаются по сцене.

Зритель невольно подается вперед, зритель крутит настройки биноклей, не понимая еще, что же там происходит… А на сцене – горячая лава, она ползет в зал, надвигается все ближе, потрескивает, пропуская сквозь багровую толщу реки огня.

Раскаты грома врываются в трубный зов, и вот уже бьется в сердца такая знакомая увертюра «Призрака оперы», и трещит, распадаясь, лава, и прорастают сквозь нее цветы…

И по трем канатам, ускоряя вращение, начинают спускаться полуобнаженные девушки и парни, они спускаются парами, они танцуют в воздухе, они поют телами вечную песню…

Защелкали вспышки, по залу пронесся изумленный вздох, когда вместо Арлекина показалась женщина-кошка. Женщина-кошка, в черном блестящем, облегающем, на велосипеде, по невидимому шнуру…

Блики фотокамер удвоили освещение, когда канат загорелся, а костюм женщины-кошки потерял первый кусочек, первую полоску ткани…

– Дьявол, да это настоящий стриптиз! – охнул замминистра.

На сцене повалил снег, электронный Равель сменил Уэббера, из кулис, слева и справа показались шеренги девушек, каждая несла на голове невероятное сооружение, и ни одна не повторяла другую. Воздушные замки, бригантины, торты со свечками, фонтаны…

– Чтоб мне… это же модели Зверева! Откуда он тут взялся?

Раскованная журналистская братия кинулась в проходы, поближе к сцене. Падающий снег сменил цвет, с голубого на розовый. Кентавры раскачивались на канатах, ловили полуголых лесных нимф. Те взлетали над батутами, совершали безумные тройные сальто, приземлялись в фонтанах из перьев… Поползла на цепях клетка с заключенным внутри скрипачом, готический юноша, натертый светящейся краской, неистово наяривал «Шторм», смычок в его руке летал с такой скоростью, что глаз не мог уследить…

Зато все глаза в зале следили за женщиной-кошкой. За ней гнался главный кентавр, самый могучий, светловолосый, в одной набедренной повязке. Он трижды почти поймал гибкую беглянку, и трижды в его жадных руках оставались обрывки ее кошачьего одеяния…

– Пошлость… – пробурчал толстый директор в глубине ложи.

– Не вижу ничего пошлого, – мигом откликнулся очкарик. – Зато вижу, что мы сделали огромную глупость… мы не купили их с потрохами, а только одолжили денег… Эта девица соберет миллионы! Смотрите, что она творит, она раздевается!

Кентавр кружил над партером, летал на невидимом шнуре, вздымая горячим ветром волосы на головах светских див. Фотографы изгибались, ложились на пол. Распахнулись двери бельэтажа, по трем проходам потекли девушки из модельного агентства, наряженные в дикие африканские одежды, наряженные вампирическими куклами, гейшами…

Кентавры «поймали» своих лесных нимф, их совместный танец напоминал зрителям о зрелищах, никогда не виденных, щекочущих нервы, о празднествах, отголоски которых сохранились лишь в древнегреческих текстах, на обломках ваз и заброшенных фресках… Упал еще один, внутренний занавес. Сцена осветилась яростным огнем костров. Чернокожие барабанщики схватили палочки, низкая вибрация поползла в зал, ударила в барабанные перепонки, в кости, в ступни. Зрители притоптывали, в первых рядах среди приглашенных затеялось форменное помешательство. Натертые маслом парни продолжали раздевать своих прекрасных нимф, но те снова вырвались, взлетели под потолок…