База «Эльзенборн» представляла собой типичный армейский пост: помещения для офицеров у главных ворот; вокруг – одноэтажные казармы, гаражи и оружейные склады {582}. Он стоял посреди холмистых, бесплодных, открытых всем ветрам полигонов. Казармы были забиты изнуренными, грязными и заросшими солдатами, отставшими от своих подразделений; их кормили, давали чуть отдохнуть и отправляли обратно в строй. Теперь, когда 47-й полевой госпиталь в Веме так вовремя переместили, доктора и санитары оказывали первую помощь раненым, прежде чем эвакуировать дальше в тыл. Бойцы находили здесь товарищей, которых они считали убитыми, и расспрашивали о пропавших без вести. Здесь ходили слухи о том, как эсэсовцы убивают раненых и казнят пленных, а недавно пришли вести о бойне в деревушке Баугнез, и возросла решимость сопротивляться врагу любой ценой. Деревню Эльзенборн переполнили беженцы; американские войска стали относиться к ним с немалым подозрением, видя в них потенциальных пособников Германии. Но, до тех пор пока на Рождество их не эвакуировали, они и не знали, где лучше – здесь, наверху, под огнем немецкой артиллерии, или внизу, в своих домах и на фермах.

На восточной стороне Эльзенборнской гряды 2-я пехотная дивизия и остатки 99-й поняли, что окапываться на склоне сланцевого холма очень трудно, и поэтому накидали грязи на деревянные ящики с боеприпасами и накрыли окопы дверями, сорванными в казармах. Носилок не хватало, и пришлось принести несколько из «Эльзенборна», хотя они все еще были липкими от крови и дурно пахли в тепле. На открытом склоне холма бойцы дрожали от холода в своих влажных от грязи и мокрого снега мундирах; чтобы согреться, устраивали в окопах самодельные обогреватели: либо пропитывали бензином землю в жестянке, либо сжигали щепки в канистре с прорезанной в днище дырой вместо топочной дверцы. Эти самоделки скрывали пламя от чужих глаз, но окопы вскоре пропитались черной масляной сажей, как и небритые лица солдат. Многие пытались сохранить тепло, накрыв и окоп, и печь плащ-палаткой, и, бывало, иные задыхались. Почти все страдали от головных болей из-за грохота полевой артиллерии, ведущей заградительный огонь прямо над их головами. Стреляли их собственные пушки, но те, кто в последние несколько дней побывал под сильным огнем врага, все равно вздрагивали от каждого звука.

Они снова столкнулись и с 3-й парашютной дивизией, которая, по сути, представляла собой большую опергруппу, и с 277-й народно-гренадерской дивизией, измотанной в ходе предыдущих сражений. Обе атаковали к северу от Рохерата и Кринкельта через развилку, которую немцы называли Sherman Ecke, или «перекресток “Шерманов”» {583}, из-за подбитых там нескольких «Шерманов», которые с тех пор так и стояли с опущенными стволами. Но, когда немцы поднялись до небольшой долины Швальма[46], на них обрушилась вся мощь огня американской артиллерии. «Сосредоточенный артогонь противника из района Эльзенборна был настолько силен, – писал командир пехотинцев, – что все дороги, ведущие к фронту, и все места сбора были накрыты, и наши атаки остановились» {584}.

Эльзенборнская гряда обеспечивала американцам идеальные огневые позиции для их шестнадцати дивизионов полевой артиллерии с 155-мм пушками «Длинный Том» и 105-мм гаубицами, а также для семи дивизионов корпусной артиллерии с 4 1/2-дюймовыми и 8-дюймовыми орудиями. Дальнобойные артиллерийские батареи были способны поражать своим огнем деревни и дорожные развязки на шестнадцать километров вглубь немецкого тыла. Несчастным мирным бельгийцам, оказавшимся там в ловушке, оставалось только рыдать и молиться в подвалах, пока их дома сотрясались от взрывов. «Фермеры научились ухаживать за скотом во время чрезвычайно коротких утренних затиший, которые вскоре стали называть американским Kaffeepause, “перерывом на кофе”» {585}. Похоронить мертвецов, пока шла битва, было невозможно, и почти всех, завернув в одеяла, оставляли в местной церкви. Когда за два дня до Рождества внезапно похолодало, никто не мог выкопать могилы в мерзлой земле.

В ночь с 20 на 21 декабря немцы предприняли самую крупную атаку на южном фланге против 26-го пехотного полка 1-й пехотной дивизии в районе Дом-Бютгенбаха. При поддержке более чем тридцати танков и штурмовых орудий два батальона дивизии СС «Гитлерюгенд» отправились в бой. Бельгийский фермер видел, как из его погреба в Бюллингене сержанты вытащили два десятка измученных и плачущих немецких юношей, которым было лет по пятнадцать, а в лучшем случае семнадцать, и погнали в бой.

В общей сложности двенадцать американских артиллерийских дивизионов и дивизион 4,2-дюймовых минометов взяли в «стальное кольцо» оборонительные позиции 1-й пехотной дивизии {586}. И все же группа танков дивизии «Гитлерюгенд» прорвалась на правом фланге 26-го пехотного полка и начала «утюжить» окопы передней линии обороны, накатывая на них и открывая по ним огонь. Артур Кауч управлял 60-мм минометом возле штаба батальона. «Вскоре я заметил, что прямо над головой летят танковые снаряды и трассирующие пули из пулеметов. Ночь была туманная, и сначала я не видел немецкие танки, но, когда рассвело, разглядел несколько, они маневрировали примерно в 200 ярдах[47] от моей позиции. Вскоре у меня кончились минометные снаряды, и я попросил по рации еще несколько штук из штаба батальона, бывшего в усадьбе, примерно в 400 ярдах слева. К моему приятному удивлению, прибежали два человека из батальона и прикатили в тачке много новых. Немецкие танки, казалось, знали, что у нас была минометная позиция, но не могли ее увидеть в тумане. Мне позвонили и сказали, что один из моих снарядов подорвал немецкий танк. Еще через несколько минут я увидел, что другой танк идет по нашей линии фронта и палит прямо по окопам. Я продолжал стрелять, я просто боялся, что немецкая пехота скоро продвинется на 200 ярдов, к моей позиции, если я ее не остановлю. А потом по телефону получил сообщение, что немецкие танки у штаба батальона» {587}.

Несколько таких танков подбили противотанковые пушки и «Шерманы», но только после прибытия взвода «истребителей танков» с высокоскоростным 90-мм орудием атаку удалось остановить. Потери, нанесенные дивизии «Гитлерюгенд», были сокрушительными. Подразделение похоронной службы насчитало 782 убитых. 26-й пехотный полк потерял 250 человек {588}.