того же внешнего вида, с вывихом кисти, полученным в ночь с 17 на 18 ноября, и с часами «Омега Спидмастер»?

Часы, фиксирующая сустав шина на кисти, да еще дата, да еще рост и телосложение… И аптекарша его узнает в случае идентификации.

54

Четверг, после полудня

Лусия разглядывала его. Часы показывали 17:28. Пятьдесят минут назад они ворвались в аудиторию, где Альфредо Гюэль читал лекцию, и арестовали его на глазах у изумленных студентов. Среди тех сразу же поднялся шум, и некоторые встали на защиту учителя, пока в аудитории не прозвучал женский голос:

– Вы что, не понимаете? Это же он – насильник: еще один чертов нарыв!

Гюэля спросили, настаивает ли он на присутствии адвоката или врача, и объяснили его права. Он ничего не ответил, даже рта не раскрыл.

Когда обыскивали его квартиру на улице Консехо, профессор разглядывал их с высокомерием Лоуренса Оливье в «Марафонце» и лукавством Роберта Митчема в «Обнаженных нервах». Лусия читала не очень много, но старые фильмы про полицейских просто обожала.

– Кофе хотите? – спросила она Гюэля, подув на свой кофе и оглядывая царящую вокруг суету.

Никакого ответа.

– Профессор Гюэль, где вы повредили руку? – спросила она, указывая на синюю шину на кисти. – Я знаю, вы уже говорили мне, что упали. А знаете, что думаю по этому поводу я? А я думаю, что вы плохо рассчитали, приземляясь на землю с той террасы в ночь с семнадцатого на восемнадцатое, когда удирали от студента, который вас преследовал. Вы вывихнули себе запястье и забежали в аптеку «Филиберто». А повезло вам тогда с аптекой, правда?

Снова никакого ответа. Гюэль сидел очень прямо и пристально, без тени улыбки, разглядывал ее. Однако улыбка пряталась в его саркастическом, высокомерном взгляде.

Ну и черт с ним. Лусия была готова к такого рода конфронтации. За свою долгую карьеру она сталкивалась с разными способами противостояния. Молчание было способом классическим. Так или иначе, но кончится тем, что она найдет к нему дорогу. В этом искусстве ее мало кто мог превзойти.

– Вы, я вижу, преподаете оценочные методы в судебной психологии, судебной психиатрии и… в преступлениях на сексуальной почве, – сказала она, сделав намеренную паузу и уткнувшись в бумаги, которые держала в руках. – Это очень интересно… Особенно сексуальные преступления, не находите? И заметьте, судебная психиатрия тоже весьма интересна… Как вы думаете, профессор, который после лекций нападает на своих студенток и насилует их, тянет на психиатрическое освидетельствование? Разумеется, с точки зрения закона…

Никакой реакции. Пенья, сидевший рядом с Лусией, подхватил инициативу:

– Почти все студентки, которые в последние недели подвергались сексуальным домогательствам или были изнасилованы, посещали ваши лекции, профессор… Или я должен сказать: доктор? А раньше где вы находили свои жертвы? Насильниками не становятся в пятьдесят лет, Альфредо. Начинают намного раньше. Это не то хобби, которым обзаводятся в зрелом возрасте.

Она внимательно наблюдала, какой эффект произведет то, что его назвали просто по имени. И констатировала, что этот снаряд тоже пролетел мимо цели. Не страшно. В запасе полно снарядов.

– А если этот… профессор… доктор… если этот индивид еще и убивает влюбленные пары, потому что не выносит чужого счастья, потому что живет один, а его жена ушла к другому… то это про вас, вам не кажется? Не считаете, что это уже из области судебной психиатрии? – продолжал Пенья.

В зрачках Гюэля пробежал наконец еле заметный трепет. Высокомерие осталось прежним, но этот неприступный фасад пересекла крошечная трещинка. Теперь волны начнут подтачивать скалу. Там, где есть трещина, победа всегда за океаном.

Лусия бросила беглый взгляд на агентов, которые обшаривали квартиру сантиметр за сантиметром, под присмотром адвоката администрации, представляющего судью.

Следующий вопрос. Запустим маленькие волны… Однако между океаном и следственной группой было одно важное отличие: у океана времени хоть отбавляй, а время следственной группы строго ограничено законом. И Гюэль это знал.

– Кажется, о вас мечтает довольно много студенток? – спросила она. – А они вас воодушевляют, притягивают? Вы спите с ними? Или, чтобы вас охватило возбуждение, они должны отказать вам, Альфредо?

Никакого ответа.

– Вам известно, кто такой Улисс Джойс? – снова вступил Пенья. – Он обнаружил, что кто-то рылся в документах группы криминологии, и сказал профессору Борхесу, что видел вас в здании факультета в ту ночь, когда тот слышал в подвале шум… Но решил, что это вы были тогда на лестнице… Так это были вы, Альфредо? Если это так, то зачем вы рылись в документах группы профессора Борхеса?

Никакого ответа.

– Вы брали книгу в библиотеке юридического факультета, но отказались это признать. Почему? Ваше имя стояло в списке, но вы выдумали эту абсурдную историю со студентами, которым вы давали свою карту на получение книг… Сказать по правде, это очень печально. Я на вашем месте выбрал бы более тонкую стратегию.

Никакого ответа.

– А знаете, что мне сейчас пришло в голову? – не сдавалась Лусия. – Я думаю, что у того, кто это сделал, весьма раздутое «я». Это человек с высоким уровнем интеллекта. Он опасен, хитер, ловок и осторожен. В обществе он занимает высокую позицию: ну, к примеру, университетского профессора. Как и у всех более-менее заметных извращенцев, у него отсутствует чувство вины, и он не испытывает угрызения совести, видя страдания других людей. Напротив, его наслаждение столь велико, что с каждым удавшимся убийством в нем растет чувство всемогущества и страстное желание повторить еще и еще раз…

Словно подхватив слова Лусии, прогремел удар грома, и в доме задрожали стекла. И почти сразу по ним плетью хлестнул косой дождь.

– Он врожденный манипулятор, – продолжала Лусия, – и достиг высокой зрелости в искусстве фальсификации. Он широко пользуется своим обаянием в близком кругу – например, среди учеников, – чтобы нащупать дефекты людей, их слабые места. Его натура и то окружение, в котором он рос, сделали из него хищника. Он охотится. Убить двоих людей среди бела дня и устроить из тел мизансцену – дело не из легких. Но у него талант на такие вещи. К тому же он эстет. Эрудит. Для убитых он желает красоты. Желает придать убийству смысл… А кстати, почему именно «Метаморфозы», Альфредо?

Пенья разгадал ее замысел. Лейтенант всячески льстила раздутому «эго» Гюэля, который с равнодушным видом наблюдал за обыском. Она надеялась, что интеллектуальное тщеславие заставит его отреагировать. Однако на этой стадии допроса шансов у них было мало. Слишком рано. И Лусия это понимала. Но таким образом, чередуя то жар, то холод, они дестабилизировали его, готовя почву