– Мы скромные советники наня (князя) Бахая из клана Гувалгия народа суваль.

– Плохо же вы ему посоветовали, если мне приходится рушить ваш город.

– Чем вызван твой гнев, русский?

– Вы не знаете?

– Нет. Ни мы, ни наш князь-наместник, светлейший Бахай, не можем понять причины твоего гнева.

Я почувствовал, что начинаю закипать.

– Значит, ваш Бахай из рода как его там не грабил мой караван, не нарушал слова, данного его родителем, не убивал моих людей?

– Это страшная ошибка. Его мудрые слова просто неправильно были истолкованы.

– Послушайте меня, мудрые старцы. Я не собираюсь играть словами. Мы заключили с князем Шарходой договор. Если ваш Бахай обязуется его исполнять, а также выплатит мне сейчас за волнения и тревоги выкуп в две тысячи монет золотом, триста отрезов шелка, сто тюков чая, то я сделаю вид, что ничего не было. Если этого не случится, то город будет разрушен полностью. Если же данное мне сейчас слово будет нарушено, то одним городом вы не отделаетесь. Пылать будет весь Ивовый палисад.

– Ты требуешь невозможного, русский. Сын Неба защитит нас. Его армия сотрет тебя и твоих людей с лица земли.

– Почтенный, я слушаю тебя из уважения к твоим годам. А теперь послушай меня. Первое, что сделает Сын Неба, узнав о том, что происходит здесь – казнит и вашего князя, и вас. Потом он пришлет небольшой отряд, потому что его силы сражаются сейчас на юге и западе. Этот отряд я уничтожу так же, как недавно уничтожил вашу конницу. Иди, передай мои слова князю. Я жду выкупа до того времени, как солнце коснется горизонта. Потом Нингута сгорит.

Почтенный шэньши (ученый) обалдело посмотрел на меня, потом развернулся и сгорбившись побрел к воротам. За ним отправились его спутники. Конечно, стоило наказать щенка сильнее. Но мне не нравилась идея, что за подлость одного будут платить сотни невинных людей. Гуманизм, блин, взыграл.

Ждали недолго. Уже часа через три из ворот выехали тяжело груженные повозки с выкупом. Я не стал брать оптом. Не дождетесь. Придирчиво оценил товар, потребовал заменить три слишком коротких отреза шелка, один тюк чая, пересчитал монеты. Не то чтобы сильно жадничал, просто решил покуражиться, поскольку злоба еще кипела. После этого загрузились на корабли.

Обратно шел с двойственным чувством. Казаки праздновали победу. Я тоже поддерживал праздничное настроение. Но в душе особой радости не чувствовал. Дружба с маньчжурами не выходила. Понятно, что какое-то время они будут бояться, гадить будут только тихо и с оглядкой. Но хотелось другого. Хотелось доброго соседства. Ладно, худой мир лучше доброй ссоры. Сделаем вид, что помирились.

Так, что-то мне стало слишком часто везти на войну. Хочу мирной жизни. Ну хотя бы немножко. Хочу в мою страну Беловодье. Чтобы текли молочные реки в кисельных берегах, чтобы по моему граду Китежу гуляли спокойные и веселые люди, хочу сидеть с Людкой и Андрейкой на берегу Амура, смотреть на закат и никуда не спешить. Медленно хочу жить, неспешно. Медленно любить. Разве я многого хочу?

Как ни странно, передышка получилась долгая. Никаких гадостей, произошедших в реальной истории, не случилось. Точнее, случилось, но не здесь. Пашков хоть и не выздоровел окончательно, но тянул. Правда, в последний год все чаще говорил о своем желании уйти в монастырь. Отношения у нас с ним сложились странные, практически семейные. Конечно, не как у отца с сыном, но вполне себе отношения мудрого дядюшки и почтительного племянника. Это соответствовало и официальному статусу. Теперь я числился младшим воеводой. В моих условиях, считай, полностью независимый человек.

Аввакума опять призвали в столицу, правда ненадолго. Огнеустый не удержался и стал жечь глаголом и там. Кончилось для него плохо, а для нас – не очень: один раздражающий фактор исчез.

Поскольку, в отличие от романа Ремарка, на западном фронте перемены были, причем не в нашу пользу, казна всё сильнее нуждалась в деньгах. Поляки в союзе с казаками жали. Нашим армиям пришлось уйти с правого берега Днепра. Потери были огромные. Потому и требовала казна от сибирских воевод только три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. Деньги эти мы поставляли регулярно. Слали серебро и золото. Слали ткани шелковые и чайный лист. Это ценили. Похоже, что в этом варианте истории Ларион Толбузин благополучно доживет в Тобольске. Посылали мы и меха.

С мехами тоже вышла интересная история. Та встреча с девочкой и соболем имела последствия. Я уговорил два семейства, одно тунгусское и одно русское, заняться разведением зверьков. Пока на ферме их было штук двести взрослых особей и триста перспективных малышей. Но основная масса была из весеннего помета. Этим до нормальных размеров еще расти. Но задумка уже работала. Еще пара лет – и у нас будет постоянный и беспроблемный источник пушнины. Содержание, конечно, тоже стоит денег, как и оплата труда работников. Но деньги небольшие.

Тем более что прииск на верхнем Амуре уже заработал. Устроили там бассейн, куда из реки через породу била вода. В бассейне лежали пучки веток. На них оседало золото. Потом ветки высушивали и сжигали – золото и оставалось. За год оттуда в казну перешло девять пудов золота.

Добывали мы и серебро близ Нерчинска. С этим было сложнее. Зато при добыче серебра из руды появлялся свинец. А он нам был даже важнее, чем серебро. Железо, медь и олово тоже добывали. Бронза перестала быть проблемой. А с ней еще больше стало пушек.

Свое золото в столицу не отправляли, разве только в виде подарков хорошим людям. Отправляли только «царские поминки» богдойскими монетами. Гораздо выгоднее было его использовать для торговли с богдойцами. Причем использовали его различно. Частью меняли на монеты из серебра или золота: так их было проще использовать. На часть просто покупали товары, в основном те, что потом отправляли в столицу или через Хабаровых торговали мимо таможни. Появилась и еще одна, неожиданная, форма использования драгоценного металла.

У одного из работников механических мастерских в Хабаровске проклюнулся художественный талант, и не какой-нибудь, а в обработке металлов. Первую партию его поделок богдойские купцы раскупили еще в городе. Украшения, изящные безделушки, медальоны с какой-нибудь картинкой привлекли покупателей ужасно. Древняя культура Поднебесной умела ценить необычное. А поделки моего мастера были необычными. Тогда я снабдил его двумя подростками-учениками, дал денег на постройку мастерской. Так и возникло ювелирное направление «промышленности Приамурья». И не оно одно.

Примерно через полгода после того, как отношения с Нингутой были восстановлены, пришел корабль от Никифора Хабарова. Был он не с товарами, а с людьми. Было их не так много, человек тридцать. Но для меня каждый из них был золотым. Были среди них мастера по изготовлению шерстяных тканей, были рудознатцы, были стеклодувы, гончары и даже два корабела и один художник. Зачем нужен художник, я пока не придумал. Ну, пусть будет.

Не все иностранцы. Были и наши, что приятно. Главное же, что они мастера. И это только начало. Умница Никифор по собственной инициативе прислал и толмача, чтобы с этой публикой изъясняться. На русском многие из них знали только «кушать», «спасибо», «хорошо». А из иностранных у меня только английский. Англичан же среди иноземцев не было. Да и не факт, что мой английский с их совпадает.