Иностранцы, узнав про оплату, работали, как заведенные. Нанятым для них помощникам я тоже старался платить хоть и меньше, чем мастерам, но прилично по амурским прикидам.

Так у меня через три месяца имелась мастерская по изготовлению шерсти. Причем не домотканой, а настоящего итальянского сукна. Это вам даже не английская подделка. Ну, не совсем итальянского: для него и овцы нужны особые, у нас таких не было. Но как говорили китайские продавцы в далеком будущем: «Бери, корефана! Качество не Китай!» Постепенно нашлись и красители. Это был отличный товар. Да, тканей было немного, при этом что-то покупали и местные жители. Но нам хватало. Кстати, здесь удалось задействовать и художника. Он начал расписывать часть тканей в технике, подсмотренной у самих же китайцев.

Не сидели без дела и стеклодувы. В первые же месяцы стёкла появились в домах жителей Хабаровской крепости и слободы, потом у жителей Благовещенска. К концу года стёкла стали появляться даже в деревнях. Это было потрясающе. Да, стёкла были не такие прозрачные, как в моей прошлой жизни, но сквозь них проникало много света, да и разглядеть то, что за окном, было можно. Какое-то количество стёкол покупали и богдойцы. Но сами мы не везли: слишком велик шанс разбить. Однако я хотел большего. Мне нужны были стеклянные украшения, посуда из цветного стекла, прочие поделки, некогда обогатившие венецианцев. Пока этого не было. Но я верил, что получится.

Зато экспортный товар получился довольно неожиданно. Тот же художник решил попробовать себя в чеканке. И это вышло. Это был не поточный товар, но уже после первых подарков самым богатым купцам из империи от заказов не было отбоя. И платили за чеканку очень щедро.

Теперь торговля в южном направлении шла полным ходом. Доходы росли. И это несмотря на серьезные изменения, произошедшие в самой Поднебесной. У них помер император. Престол он завещал своему сыну, шестилетнему мальчику Суанье. Поскольку даже в его голове помещалось, что в шесть лет править империей трудновато, он создал совет регентов. Создал хитро. Регенты были князьями, но из бедных и не особенно влиятельных родов. Типа эти не будут рваться к власти. Ага.

Прошло совсем немного времени, а регенты передрались друг с другом. Теперь в империи идет очередная замятня. Может, потому и у нас всё спокойно. Почти спокойно. Всё же далеко за Ивовый палисад мы не совались. Для торговли с нами было три места. Туда же съезжались маньчжурские и китайские купцы. Понятно, что цену они давали не ту, что была бы в самой империи. Но для нас и она была огромной.

В западном направлении тоже всё складывалось совсем не плохо. Люди шли в Приамурье даже из-за Урала. Там, на дальней Украине, шла война. Все силы и всё внимание власти были сосредоточены там. А на остальной территории множились шайки разбойников, росли цены, из крестьян выжимали все соки. Потому и бежали люди куда глаза глядят.

Про вольную жизнь на Амуре говорили. Только уж очень мы были далеко. Потому и переселенцев было немного. Но уже около двенадцати тысяч русских людей жили здесь. Это было не просто здорово, а очень здорово. Дауры и тунгусские народы постепенно сливались с новыми поселенцами. Ведь сами они тоже некогда пришли на эти берега. Всё больше становилось смешанных деревень, появлялись местные мастеровые в городах.

Хорошо было и у друзей. Все уже женаты. У Макара родилась третья дочка. Не отставали и Трофим с Тимофеем. Женился и мой «секретарь», никанец Гришка, возведенный в подьячие. Ради такого дела он принял крещение. В жены взял бездетную вдову одного из казаков. И бездетной она была ровно девять месяцев. Было забавно смотреть, как в воскресенье маленький и худенький Гришка идет со своей дородной супругой, которая была выше его на полголовы. И при этом было видно, что главный в доме именно он.

В моей воеводской жизни тоже всё вполне благополучно. Правитель я тот еще: ни величия, кроме роста, ни желания править. Единственное, что умею хорошо, так это дружить с умелыми людьми. Таких умелых людей я и старался собирать в Приамурье. Всяких умельцев собирал.

Один мастеровой приехал из иноземной страны, из Голландии приехал. Так вот, мастеровой он оказался не очень. Точнее, то, что он умел, мне было без надобности. Повар он был. Трактиры у нас в городах, конечно, есть. Но люди, что здесь живут, к разносолам не очень привычные. Зато привез он клубень, здесь не известный. В смысле людям он неизвестен.

Мне очень даже известен. Картофель называется, или желтый трюфель.

Вот этот клубень я и велел ему высаживать. Сегодня уже изрядный участок засажен. Могу позволить себе и потушить с мяском, и толчёнки наделать. Многие следом за мной стали его высаживать. А голландец тот стал по картошке главный.

И много такого всякого. Как-то добрел к нам китаец. Именно китаец, не маньчжур. Оказалось, что он не просто заблудился. Он родич нашего Гриши. Зовут Гао Бо. Гришка им с купцом весточку отправил. А там у них тяжкая жизнь. Он и решил к дяде податься. Посмотрел на нашу жизнь, решил не возвращаться.

Думал я, куда его пристроить? А он оказался мастером по фейерверкам. Для владетелей праздники устраивал с огненной потехой. У нас такого нет. Люди всё попроще. Работаем, любим, веселимся, живем – всё без особых затей. А вот «огненная потеха» меня торкнула. Это же порох! Спросил: умеешь делать? Гришка и перевел. Тот чуть поклонился и что-то проговорил. Но смысл понятен: умеет. Так мы и с порохом оказались. Порох, скажем откровенно, не особенно хороший. Но свой, а это просто супер!

Одно странно: старик мой, который дух, уже давно не показывается. Ни в каком виде. Ни кисой не является, ни человеком не показывается. И не успел я огорчиться этому, как той же ночью он пришел. Стоит такой довольный на бережку реки. Хоть видно, что старик, только будто из хорошего санатория вернулся.

– Давненько, – говорю, – не виделись. Как там твоя лыжня? Скоро уже кончится?

А он смеется. И раскатисто так, аж эхо по реке заметалось.

– Ты, лягушонок, давно уже не по моей, а по своей лыжне идешь. Она тебя тянет.

– Что же ты, – говорю, – громы-молнии не кидаешь?

– А зачем? Лыжня у нас разная. Только идем мы к одному зимовью. Ты стал сильным. Пока был слаб, я помогал. Теперь ты уж сам. Да и осталось недолго.

Сказал и исчез. Больше ни разу не показался. Ничего, мне по своей лыжне идти приятнее.

У нас с Людой тоже всё было тихо, мирно и, страшно сказать, счастливо. Андрейка рос здоровым и задиристым парнем. Старался во всём быть первым, в шалостях тоже. Потому ему часто доставалось. Даже не от Люды, которая в первенце души не чаяла, а от Меланьи, ставшей постепенно частью нашей семьи. Бывает такой статус – добрая тетя из Бердичева, сам видел. На четыре года я сделал ему деревянную саблю. Теперь он каждую свободную минуту кого-нибудь рубил. Хорошо, если куст или забор. Хуже, если цыпленка, особенно чужого.

Через два года после Андрейки родилась Мария. Пока еще совсем маленький медвежонок, важно ковыляющий из комнаты в комнату. Чем-то наша жизнь напоминала привычный облик советской семьи, насколько я его помнил. Утром мы быстро завтракали, немножко занимались детьми и убегали на работу. Я шел в приказную избу, а Люда… У нее тоже появилось дело. Потихоньку она освоила местное письмо, вросла в здешнюю жизнь. И решила открыть школу для ребятишек. Тоже нужное дело. Если мы собираемся здесь не на год или два, а навсегда оставаться, грамотные люди нам понадобятся.