– Сейчас, друже, сейчас! Потерпи чутка! Не поддавайся! – Одноглазый варяг нащупал на шее десятника Перуний оберег, приложил сперва ко лбу, потом к губам и груди. – Перун, отец воинов, помоги своему вою! Перун! Защити его от морока и дурного глаза!

Ничего не изменилось. Крыжан продолжал биться и рваться, кмети с трудом удерживали старого воина, отнюдь еще не растерявшего силу.

– Перун! Отец воинов! Если кто и заслуживает твоей защиты, так именно он!

Но десятника била такая сильная дрожь, что он даже подскакивал над землей. А когда Жерех, державший старого варяга за левую руку, чуть зазевался, тот откинул его в сторону одним сильным махом. И потянулся к поясу, к рукояти меча.

– Перун! Ты всегда был добр к своим воинам! Помоги нам сейчас!

Словно в ответ на слова Местяты, небо вдруг затянуло тяжелыми тучами. Крупные капли дождя полились сверху, зашумели по траве и листьям, вздули пузыри на поверхности ручья.

– Вот только этого нам не хватало! – расстроенно и даже как-то обиженно протянул Жерех, вновь хватаясь за руку десятника.

– Погоди-ка, – Местята поднял к небу лицо. А когда сверкнула первая вспышка молнии, радостно закричал: – Да! Перун услышал! Отец варягов с нами!

– Перу-у-у-ун! Перу-у-ун! – восторженно заревел Блажко, последний оставшийся варяг из отряда Крыжана.

– Перу-у-у-ун! Перу-у-ун! – присоединился к ним седой. Он больше не дергался и не хрипел, а, не скрывая восторга, смотрел на плачущее небо. А когда вновь ударила молния, захохотал радостно, как мальчишка.

Сеслав с облегчением отпустил руку Крыжана и сел на мокрую траву. Хотя он и молился Дажьбогу, но не мог не радоваться вместе с варягами. Да и как тут было не улыбнуться, когда все трое серьезных кметей, сняв с голов шлемы, умывались под струями дождя, смеялись и подпрыгивали как дети. И Жерех, и даже мальчишка Стипко не смогли сдержать улыбок, глядя на это. Разве что брови деда опустились ниже, чем обычно.

Гроза, побушевав с полчаса, закончилась так же внезапно, как и началась. Теплые лучи солнца полились с ясного неба. Воздух стал свежим и вкусным, ярко зазвучали запахи деревьев и травы.

– Ну, сказывай, что случилось с тобой? – Местята помог подняться старому боевому товарищу.

– Не смогу описать! – пожал плечами Крыжан, выжимая мокрые усы. – Словно внутрь меня залез кто-то чужой, стал приказы телу отдавать. А когда я начал бороться с ним, стал скручивать, как белье после стирки. Меня самого изгонял из моего тела. Еще бы немного… Спасибо тебе, старый дрын, что успел помочь.

– Это не я! Перуну кланяйся за то, что грозу наслал. Гроза всегда темные силы разгоняет, а молниями он всякую злую волю ломает.

* * *

Первого нурмана, молчаливого и вечно задумчивого Рауда, они нашли вскоре – как только поднялись из оврага и прошли сотню шагов. Его трудно было не увидеть: он лежал на земле с закрытыми глазами, а руками, сложенными на животе, сжимал меч. Кольчуга на груди была рассечена, нижняя рубаха потемнела от крови.

– Теперь мы знаем, кого Оскол в бою достал, – вздохнув, ответил за всех Сеслав.

– Просто так Оскол не дался бы, – согласился Местята. – Хорошо был обучен.

– Лучше бы не так хорошо, – покачал головой Крыжан. – Глядишь, на одного бы меньше потеряли.

– Раз Рауд здесь лежит, стал быть, нурманы не стали возвращаться. – Одноглазый варяг огляделся. – Иначе бы он с той стороны оврага лежал.

– Знать бы почему.

– Мне кажется, я знаю, – осенило княжича. – Он нас к себе заманивает. Точнее, не нас, а деда с мальчишкой. Мы как раз, похоже, ему только мешаем.

– Почему ты так думаешь? – прищурил единственный глаз Местята.

– Смотри, пока мы их не встретили, по кругу ходили. Словно он хотел, чтобы мы наткнулись на старика и Стипко и привели их к нему. А то бы они пошли куда угодно, только не в эту сторону. Дальше – если бы нурманы вернулись, мы бы уже пошли назад. И деда с мальчишкой опять же никто не заставлял бы сюда идти.

– И что из этого следует?

– Уходить нам надо – вот что следует. Пока еще можем.

– Кажись, уже не можем. – Крыжан указал рукой назад, на край оврага. – Волки!

Полтора десятка темно-серых приземистых теней двигались к ним в полной тишине. Не было слышно ни воя, ни рычания. Только полные злобы глаза смотрели на людей исподлобья. И, как успел отметить про себя Сеслав, глаза эти были необычного цвета – ярко-желтые, как янтарь.

– Бежим или поборемся? – Крыжан вытянул меч из ножен.

– Бежать, знамо дело, было бы умнее. – Местята встал рядом, поднял щит. – Жерех! Берешь деда и мальца, потихоньку отступаете. А потом, как отдалитесь, – бегом. Мы задержать попробуем.

– Понял, батька!

– Блажко, ты слева. Сеслав, постарайся на подходе хотя бы пару снять.

Княжич молча вынул лук из колчана, передвинул его на живот, чтобы сподручнее было доставать стрелы. Наложил первую, опустился на колено, прицелился. По его расчету, попасть должен был в левый глаз вожака. То ли не учел что-то перед выстрелом, то ли стрела попалась не совсем ровная, но выстрел ушел в сторону. И обычная сила, направляющая руку, в этот раз почему-то не помогла. Зато для волков это прозвучало как приказ. По-прежнему не издавая ни звука, они разом бросились вперед.

– Вязать их боем! – закричал Местята, вскидывая клинок.

Сеслав бил из лука не переставая. Одна стрела взмывала в воздух сразу за предыдущей, почти без пауз. Правда, волки двигались так быстро и так стремительно перетекали с места на место, что хорошо, если один из трех-четырех наконечников врезался в серую шерсть, заставляя хищников взвизгивать от боли.

Колчан опустел как раз к тому времени, когда волки добежали до людей. И первый же – судя по всему, вожак стаи, – прыгнув с разгону, врезался передними лапами и грудью в щит Блажко. Удар был столь силен, что варяг не устоял на ногах и повалился на спину.

Местята и Крыжан устояли, хотя на каждого из них набросилось по несколько зверей. Умело и споро они заработали клинками, и воздух наполнился визгом и ошметками окровавленного серого меха. Сеслав, отбросив бесполезный теперь лук, тоже схватился за меч. Сам не понял, как ему удалось, но первым же ударом рассек морду одного из волков, который, громко скуля, отскочил на несколько шагов назад.

Сколько времени они так рубились, никто не смог бы сказать. Мечи взлетали вверх и опускались, волки отскакивали, чтобы тут же снова броситься на людей. Правда, только трое из четверых участвовали в схватке: как успел разглядеть между ударами княжич, варяг Блажко уже свое отвоевал. Сражаться, когда твое горло разорвано в труху, никто бы не сумел.

Вскоре пятикратный перевес начал сказываться. И хотя почти половина волков уже лежала без движения на залитой кровью траве, кмети настолько измотались, что не могли защищаться и атаковать с той же скоростью, как и раньше. Казалось уже, что надежды на спасение не осталось…