И снова, не способная совладать с чувствами, что накатывали внезапно и бороться с которыми никак не получалось, взволнованно подумала о завтрашних танцах в «Белой магнолии». Может, и его туда пригласят…

Впрочем, нет! Пора прекращать о нем вспоминать!

В тот день Мишель покидала мастерскую в растрепанных чувствах. С одной стороны, ей было приятно кружиться перед зеркалом и любоваться отражением в зеркале – прехорошенькой семнадцатилетней девушкой. С другой… Она с детства мечтала о свадьбе, о том, как будет готовиться сначала к помолвке, а потом и к венчанию, пребывая в радостном возбуждении и считая дни до самого главного торжества в ее жизни.

Но вот свадьба приближалась, а места для радости в ее сердце не осталось.

Мастерская мадам Лувуази располагалась на одной из самых тихих улочек города. Если бы не пестрая вывеска на углу дома, никто бы никогда и не догадался, что в этом крошечном переулке расположилась лучшая швея во всей округе.

Поглощенная своими мыслями, Мишель шла чуть впереди, следом за ней семенила Серафи, рот у которой, когда они оставались одни, не закрывался ни на минуту. Вот и сейчас верная служанка тараторила без умолку, представляя вечер в «Белой магнолии», на который она конечно же будет сопровождать свою госпожу.

– Я бы на вашем месте, мисс Мишель, надела то сиреневое платье с камелией и воланами. Очень уж оно вам идет. Я вам еще волосы красиво подберу… – запнувшись, Серафи тоненько вскрикнула.

И только тут Мишель заметила, как из-за поворота показался крупный детина в низко надвинутой шляпе. Она скользнула по нему взглядом и почувствовала, как душа уходит в пятки: прямо на нее, щерясь тьмою, смотрело дуло пистолета.

Мишель и сама не поняла, что произошло. За мгновение до того, как прогремел выстрел, она сжала в кулаке холщовый мешочек с землей Лафлера, которую после возвращения домой всегда носила с собой. Так ей было спокойнее, так она чувствовала себя увереннее, когда запястье перехватывал витой шнурок и оберег, спускаясь по руке, ложился в ладонь. Без него она не покидала пределов поместья и сейчас, когда время, казалось, остановилось, горячо пожелала, чтобы рука бандита дрогнула и пальцы предали его в последний момент.

Пронзительный свист разорвал сонную тишь переулка, а следом в нее ворвался истошный крик Серафи. Все смешалось: голоса мужчин, привлеченных шумом, ржание лошадей, звяканье колокольчика, дернувшегося в момент, когда дверь в швейный салон распахнулась.

– Матерь божья! – ахнул кто-то у Мишель за спиной.

Последнее, что она успела заметить, – это исчезающего в подворотне громилу и отброшенный к стене дома пистолет. Вот он блеснул на солнце, как будто заговорщицки подмигивая, и Мишель почувствовала, что ноги ее не слушаются.

Кажется, ее успела подхватить Серафи. Или то была портниха… А может, кто-то из мужчин, лица которых кружили перед глазами, постепенно расплываясь и стираясь, пока Мишель окончательно не утратила связь с реальностью.

– Меня ранили? – открыв глаза, взволнованно спросила Мишель. – А с Серафи что?! – всполошилась она, вспомнив, как отчаянно кричала служанка.

– С ней все в порядке. И с тобой тоже, – ласково погладила дочь по щеке Аделис.

Мишель тихонько вздохнула, наконец осознав, что находится в своей спальне, в которую перебралась сразу после отъезда Флоранс. Ветер лениво треплет занавески на окнах, и солнце по-прежнему светит ярко. Значит, в беспамятстве она находилась не так уж долго.

– Ты просто сильно переволновалась, вот и потеряла сознание. Тебя осматривал мистер О’Доннелл, сказал, что все хорошо.

– А что же тот мужчина? Который стрелял в нас. – Мишель благодарно улыбнулась старой Чиназе, стоявшей около хозяйки с подносом в руках. Словно прочитав мысли своей воспитанницы, рабыня подала ей бокал мятного джулепа, хоть обычно родители Мишель бурбон даже нюхать не разрешали.

Но сейчас, видимо, рассудили, что несколько капель пойдут дочери на пользу, помогут успокоиться.

Сделав глоток, Мишель отставила бокал (от льда неприятно кололо холодом кончики пальцев) и откинулась обратно на подушки.

– Он успел скрыться, – мрачнея на глазах, проговорила Аделис и тут же поспешила заверить: – Но его ищут. Хвала Всевышнему, мимо салона мадам Лувуази как раз проходили мистер Рутледж с двумя джентльменами, они-то его и спугнули.

Она поспешила спрятать дрожащие руки в складках юбки, должно быть, в тот самый момент подумав, что было бы в случае, не окажись поблизости владелец «Белой магнолии», к которому они были приглашены на танцы в эту субботу.

– Я послала Бернса к Донеганам.

Мишель чуть слышно застонала.

– Мама, не надо было!

– Они так или иначе узнали бы. И разве тебе будет неприятно, если тебя навестит Гален?

Мишель закусила губу, надеясь, что легкая боль поможет скорее прийти в себя и заставит заработать мозг, который так не вовремя отключился.

– Конечно, приятно. Но лучше не сегодня. Я так слаба. Да и вообще мне бы не хотелось, чтобы Гален лишний раз за меня тревожился.

– Что ж, ему будет полезно, – усмехнулась хозяйка Лафлера.

Услыхав, как снаружи скрипит колесами повозка, она поднялась и подошла к окну.

– Это Гален? – У Мишель появилось желание забраться с головой под одеяло.

– Бернс вернулся, – пробормотала Аделис и нахмурилась. – А это кто еще?

Решив, что уже достаточно окрепла, Мишель соскользнула с постели и встала рядом с матерью.

– Адан? – недоуменно прошептала она, не поверив своим глазам.

Верный голем Катрины, тяжело ступая, направлялся к увитому клематисом крыльцу. Как вскоре выяснилось, его отрядили к Мишель в качестве телохранителя и одного из многочисленных подарков, коими Донеганы не переставали ее забрасывать. В короткой записке Гален уверял невесту, что раб будет во всем ей послушен, как некогда был послушен его сестре (уж они-то об этом позаботились), и что отныне он будет сопровождать Мишель повсюду. По крайней мере, пока не найдут ублюдка (он так и написал, не стесняясь в выражениях), осмелившегося угрожать ее жизни. В конце послания Гален извинялся за то, что не сможет ее сегодня проведать, потому что собирался присоединиться к полиции и добровольцам, «разыскивающим нечестивца».

Мишель оставалось только облегченно выдохнуть и попросить приготовить для раба комнату. Селить его на чердаке или в подвале, как это делали Донеганы, она точно не собиралась.

– Уверены, что сможете в нем дышать? – нахмуренно посмотрела на хозяйку Серафи.

Мишель подалась вперед, чтобы оказаться поближе к своему отражению, и несколько раз пощипала себя за щеки. Губы тоже не забыла покусать, хоть ей по-прежнему не нравилось то, что она видела в зеркале. Слишком бледная, даже какая-то болезненная. И, наверное, следовало надеть платье поярче, а не обряжаться в светлую кисею по совету матери. Одно радует, этот наряд не скрывал красоту ее покатых плечиков, на которые кокетливо опускались несколько тугих локонов. Остальные волосы Серафи собрала в высокую прическу, украсив ее бело-желтыми цветами франжипани.