"Это - бред. Что-то случилось со мной, - подумалудивленно Кузнецов. - Я вроде жалею, что кончился бой. Если я уже не думаю, чтоменя могут убить, вероятно, меня действительно убьют! Сегодня илизавтра…".

И он усмехнулся, еще не в силах справиться с этим новымчувством.

– Лейтенант… А лейтенант! Жить будем, лейтенант, илиокоченевать, как цуцики? Жрать хочется, - как из пушки! Умираю от голода. Чтозатихли, заснули все? Ты чего умолк, лейтенант?

Это окликнул старший сержант Уханов. Он сорвал, сдернул сшеи ненужный бинокль, кинул его на бруствер и, запахивая ватник, поднялся,косолапо переваливаясь, постучал валенком о валенок. Потом бесцеремонно пнулногой в валенок Нечаева, который по-прежнему заходился с судорогах зевоты, сидяу прицела, уткнув лоб в согнутую на казеннике руку.

– Чего раззевался, морячок? Кончай бесполезное занятие!

Но Нечаев не оторвал лба от руки, не ответил, не пересталзевать: он пребывал в глубоком забытьи, в ушах его настойчиво гудели двигателитанков, кровавознойные вылеты пламени, опаляя зрачок, достигали из темнотыперекрестия прицела, плохо видимого сквозь пот на веках, и при каждом выстреле,вызывая на себя смерть, руки его торопились, охватывая, лаская, ненавидямаховики наводки. За много часов, проведенных возле прицела, он наглоталсяпороховых газов - и теперь ему не хватало воздуха.

– Рассказать бы ему сейчас, хрену дальневосточному, пробаб что-нибудь, сразу бы во все стороны усики растараканил, - беззлобновыговорил Уханов и сильнее пнул его в валенок. - Чуешь меня, Нечаев, нет?Подъем. Бабы вокруг табунами ходят!

– Не тронь его, Уханов, - проговорил Кузнецов устало. -Пусть. Никого не тронь. Побудь здесь. - И он машинально передвинул на бокукобуру с пистолетом. - Я сейчас. Пройду по батарее. Если там немцы не ползают.Хочу посмотреть.

Уханов похлопал рукавицами, подергал вислыми плечами.

– Хочешь посмотреть, что осталось? Ноль целых нольдесятых. Мы дырка. А вокруг бублик. Из немецких танков. Мы здесь, а они вонгде? Справа и слева прорвались. Дела, лейтенант: немцы под Сталинградом вокружении, нас тут в колечко зажали. Веселый денек был, как? Говорят, что аданет. Брешут! А в общем, лейтенант, нам крупно повезло! - сказал Уханов, вродебы веселея от этого везения. - Молиться надо.

– Кому молиться? - Кузнецов устало оглядел застывшие заразными концами станин фигуры Нечаева и Чибисова, добавил: - Если танки двинутночью, передавят нас тут без снарядов за пять минут. А отходить куда? Молисьсудьбе, чтобы не двинули…

– Именно, - хохотнул Уханов и спросил быстро: - Чтопредлагаешь, лейтенант?

– Пойду посмотрю те орудия. Потом решим.

– Решим? Со мной решать будешь? А где Дроздовский? Гдекомбатик наш? Где связь с энпэ?

– С тобой будем решать. С кем же еще! - подтвердилКузнецов. - Что смотришь? Не ясно?

– Пошли к орудиям. - Уханов перекинул через плечоремень автомата. - Побачимо. Хоть и ясно: смотри не смотри - колечко. Тольковот это туманно. Впереди метров на семьсот до станицы, похоже, немцев нет.

– Заняли станицу, что им в голой степи делать? И чтодля танков семьсот метров! Наверно, думают, никого тут не осталось. Тем болеена тот берег вышли.

– А ты все же странный парень, лейтенант, но ничего. Стобой воевать терпимо.

– Приятно слушать. Еще что-нибудь скажи! Еще комплимент- и растаю…

– Ладно. Принято. Кстати, что с нашей девкой? Где она?Жива?

– Да. В землянке с ранеными. Таскала раненых от твоегоже орудия. Не заметил?

– Кроме танков, ничего не видел. И ничего не соображал…

А когда отошли от огневых позиций и зашагали по ходусообщения, полновесная до глухоты тишина плотно стиснула их в узком проходе,тяжелая, давящая на голову, грозовая тишина. Кузнецов первый остановился,показалось, как в воде, заложило барабанные перепонки, потряс головой -противный звон плыл в ушах. Мгновенно сзади остановился и Уханов. Шорох одежды,звук шагов окончательно стихли. Потом, подчеркивая это тяжкое, неправдоподобноебезмолвие, одиноко простучала, осеклась за спиной пулеметная очередь. И всеонемело, омертвело в ночи. Только в зудящем звоне ошаривающий тишину голосУханова:

– Что почуял, лейтенант? Немецкий пулеметик в тылу?

– В ушах у тебя звенит, Уханов? - Кузнецов нерешительноснял шапку, уже подумав, что оглох совсем. - Что-нибудь слышишь?

– В башке кузнечики, лейтенант. После стрельбы это…

– Больше ничего?

– Слышу, что там кончилось, на том берегу. Неужтоглубже прорвали?

– Везде затихло.

– Намертво, - сказал Уханов. - Похоже, жиманули нашихдо Сталинграда, прорвали фронт, а мы одни тут… Глянь на северо-восток,лейтенант. Это над Сталинградом горит. Километров тридцать отсюда.

– Подожди!.. Послушай!.. - Кузнецов, подавшись кбрустверу, настороженно вытянулся. - Вроде впереди кто-то кричит… Или это вушах?

Ему послышался человеческий вскрик где-то за пехотнымитраншеями на холмах, слабо замолкший в тишине краснеющих снегов. С затаеннымдыханием, не надевая шапки, Кузнецов вслушивался сквозь тонкий звон в ушах,глядел на зарево, вспухавшее в непонятном безмолвии над тем берегом, на слабоесвечение неба на северо-востоке, где был Сталинград, на разбросанные по степисмрадные костры из железа на протяжении всего этого берега и перед батареей -огонь, ветер, снежная крошка, смутно-зловещие силуэты сгоревшихбронетранспортеров и танков на холмах.

– Не может быть, чтобы они прорвались к Сталинграду, -тихо сказал Кузнецов.

Ему, видимо, почудился человеческий вопль. И он передохнулнаконец. Нигде ни выстрела. Ни движения. Ни звука. Как будто вся земляумерщвлена была до последнего живого дыхания - и, холодея на диких ветрах,лежала в неживом, пустынном зареве, а они двое и там те, оставшиеся у орудия заих спиной, измученные, обессиленные - всего четверо, остались в мире посредисмерти и пустоты. Стало не по себе от этой стылой неподвижности мертвеннойдекабрьской ночи, и Кузнецов с кривой улыбкой проговорил:

– Показалось… - И надел шапку. - Ты прав: в ушахсверчит.

Они опять зашагали по ходу сообщения. Опять звучали шаги,шуршала одежда - это были признаки жизни.

– Если нам стало мерещиться, лейтенант, - засмеялсяУханов, - дела наши неважнецкие. Впрочем, может, раненый фриц кричал. Иликто-нибудь из нашей пехоты…

– Думаю, из боевого охранения мало кто остался. Танкицелый день утюжили. Сходить бы надо туда…

– Учтено, лейтенант. А тебе бы связаться с энпэ. Может,у Дроздовского какая-нибудь связь с начальством.