Наверное, Сергей был готов к тому, что я мог сопротивляться, единственное, он недооценил меня. Аневризма хоть и сделала слабее мое тело, зато необходимость спасти Регину добавила сил.

Я бросился на него, пытаясь выбить пистолет из руки, но он держал крепко. Я нанес удар ему в лицо, блокируя руку с оружием в захвате, и получил такой же, — по голове. Боль взорвалась алым, казалось, на глаза кто-то щедро плеснул красной краской, кроме которой я не видел ничего. Я дрался вслепую, сражался не только с ним, но и с собственной болью.

Она была острой, обезоруживающий, лишающей последней воли, но демоны внутри меня орали имя Регины, заставляя поднимать руки снова и снова. Где-то краем сознания я думал, что на самолет мы уже не успеем, да и вряд ли мне теперь понадобится ехать в Германию, но эти мысли были слишком разрушительны и отвлекали от цели.

Я позволил демонам вырваться наружу, перестав контролировать тело. Из горла вырвался утробный рык, я не сразу понял, что кричу я сам.

А потом раздался выстрел, второй, глушитель не скрадывал ни капли звука, и меня обожгло болью, но я не мог понять, была ли она от пули или шла изнутри.

Дышать было больно, но чужое тело, зажатое в тисках, перестало сопротивляться, став мягким и податливым в моих руках, но я не мог с ним ничего поделать, — я и сам потерял стержень, опускаясь на пол.

Последнее, что я услышал, был пронзительный женский крик.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Их драка завораживала своим уродством.

Я не могла отвести взгляд и не могла спрятаться, хотя прекрасно понимала: пистолет, зажатый меж двух тел, обязательно выстрелит, а по-другому этой схватке не закончиться.

Когда Максим, совершенно неожиданно для всех, прыгнул вперед, я растерялась. Слишком много потрясений пришлось пережить мне, слишком много восставших мертвецов, которых я успела оплакать.

То, что я испытала после его слов, трудно было описать — остро полоснули его слова, задели за живое. Клянусь, в другой ситуации я бы набросилась на Максима сама, за то, что он стал соучастником моего горя, за то, что заставил страдать, но сейчас у меня не находилось слов, сейчас услышанное не играло роли.

Мы боролись за свою жизнь, но чем больше попыток вырваться из этого дерьма я делала, тем сильнее скатывалась на дно.

И все же, я заставила себя сползти с кресла, опуститься на четвереньки, пытаясь отползти к дверям. Нужно было открыть замки, вырваться в подъезд, чтобы привлечь к себе внимание, возможно, охрана где-то поблизости, они смогут схватить Сергея.

Я пятилась, неотрывно глядя на драку, она была страшной, некрасивой, совершенно не такой, как показывают в кино. Они сражались, как животные, отчаянно загнанные в угол, которым нечего больше терять.

Я видела лицо Ланских, и в этом зверином оскале было все: боль, злость, жестокость. Он навалился на Сергея, опрокидывая его на пол. Они были схожей комплекции, и я не могла понять, на чьей стороне преимущество.

Максим ударил Сергея в очередной раз, а потом чуть замешкался, и тот успел выдернуть руку с пистолетом. Я зажмурилась, прячась за кресло, когда раздался выстрел, и почти сразу же — второй.

Сердце частило, липкий ужас охватил все тело, конечности будто одеревенели.

— Ты должна, Регина, — прошептала я, — должна посмотреть.

Они лежали оба, не шевелясь, Максим на Сергее, и под их телами расползалось кровавое пятно.

Я рванула к ним, ногой угодив в алую лужу, плюхнулась с размаха на колени, переворачивая Максима.

В груди Сергея алела дыра, его темная футболка быстро наполнялась кровью, у Максима я не видела никаких повреждений.

Аневризма, догадалась я, ему нельзя потрясений, она может лопнуть от чего угодно.

— Максим, не вздумай умирать, — шепнула я, прислушиваясь к его дыханию; оно было почти неразличимое, тяжелое, грудь едва вздымалась. Я бросилась искать телефон, прямо так, на четвереньках, боясь подняться. Теперь все вокруг было залито кровью, ладони и колени скользили по влажному полу, а я металась, как обезумевшая больная собака, пытаясь отыскать чертов мобильный.

Мне казалось, жизнь утекает из Ланских, как воздух из дырявого шарика, со свистом и безумной скоростью, а я не в состоянии заткнуть ничем эту дыру, и все мои попытки тщетны.

— Господи, где этот чертов телефон! — рявкнула я вслух, а потом увидела его — вот же он, лежит под диваном, за спиной Сергея.

Мне пришлось отодвинуть его тело в сторону. Боже, как я не хотела касаться того, что осталось от него, от человека, которого я когда-то считала сначала своим другом, потом врагом.

Даже его смерть не примирила меня с тем, что он наделал, мне казалось, что он умер слишком легко, но все эти мысли отходили на второй план, когда я понимала — если сейчас ничего не сделать, то умрет и Максим.

Несмотря на то, что я сегодня услышала, несмотря на все, что я о нем знала и не знала, важно было спасти его.

Я тыкала в экран, но пальцы мои, мокрые от крови, никак не попадали по нужной строчке, сенсор не желал реагировать. От отчаяния я была готова завыть, но с третьей попытки мне удалось набрать номер.

А потом были гудки, длинные, долгие, и я считала их, умоляя человека по ту сторону телефона ответить мне. Первый вызов остался без ответа, я зарыдала уже вслух, шепча Максиму:

— Я сейчас, сейчас, ты подожди только, не умирай. Тебя же Эйнштейном называли, ты самый умный, почему ты это не предусмотрел?

Я готова была взвалить его тело на себя и тащить в больницу, я бы справилась, сил во мне хватало. Но еще я понимала — его нельзя трогать, я могу навредить ему только больше, поэтому все, что мне остается, молиться и считать эти проклятые гудки.

Наконец, я услышала мужской голос, он говорил недовольно:

— Да! Кто это?

— Максим Ланских умирает, — мой голос сорвался, — помогите ему!

— Блядь, — выругался собеседник. Я боялась, что он не поверит мне, что прервет разговор или сочтет сумасшедшей, этот человек без имени, но он мне поверил, — где вы? Что с ним?