— Тогда зачем я тут вообще нужен? — поинтересовался Ник. — «Ничего не трогайте, Боттом-сан». Да я тут пассажир — и ни хера больше.

— Вовсе нет, Боттом-сан. Именно вы будете допрашивать дона Кож-Ахмед Нухаева, когда мы доберемся до его лагеря в Санта-Фе.

— А почему я? — Голос Ника звучал ожесточенно; он был рад, что никто, кроме Сато, его не может слышать. — Меня тащат в эту поездку, как мешок с грязным бельем.

— Вы допрашивали дона Кож-Ахмед Нухаева шесть лет назад? — спросил Сато.

— Нет. Вы же знаете, что не допрашивал. Его не было в стране.

— Этим закончились четыре из пяти попыток допросить его, включая вашу. Короткий допрос провело ФБР — по спутниковой связи — два года назад, но специальные агенты задавали дону не те вопросы. Вы первым по-настоящему допросите его — того, кто одним из последних дал видеоинтервью Кэйго Накамуре… и у кого, возможно, были веские мотивы не желать, чтобы интервью попало в чужие руки.

— Значит, вы считаете Кож-Ахмед Нухаева главным подозреваемым? — спросил Ник, безуспешно пытаясь повернуть голову так, чтобы видеть Сато.

— Он — самый важный из тех фигурантов дела, которых еще не допрашивал компетентный следователь, Боттом-сан.

И снова Ник чуть не рассмеялся. В данный момент он чувствовал себя кем или чем угодно, только не «компетентным следователем».

Сато дотронулся до каких-то кнопок. Нику показалось, что в его черепе раздалось высокое гудение.

— Что это? Турбины?

— Нет. Это большой гироскоп, — сказал Сато. — Набирает обороты.

— На кой черт нам гироскоп?

— Он вместе с гидравлическими амортизаторами поможет поставить машину на колеса в том случае, если «лендкрузер» опрокинется.

На этот раз Ник не смог сдержать смеха.

— Я сказал что-то смешное, Боттом-сан?

— Ага, смешное. Минуту назад, когда Джо пролез через крышу, я подумал, что смотрю кино про Вторую мировую войну, где летают на Бэ-семнадцать. Вроде «Вертикального взлета». Ощущение такое, что я персонаж «Безумного Макса» или «Дорожного воина».

— Это тоже американские фильмы про Вторую мировую войну? — спросил Сато, нажимая новые кнопки.

Взревели громадные турбины, усилив шум в ноющей голове Ника. За спиной у него зажужжало хитроумное кресло-турель, в котором разместился Джо.

— Нет, — ответил Ник, напоминая себе, что не нужно кричать в микрофон. — Это фильмы двадцатого века — кажется, австралийские — о говенном будущем, в котором все пошло наперекосяк. Людей в причудливых машинах убивают на дорогах, где властвует криминал.

— А-а-а-а, — проворчал Сато. — Эн-эф.

— Что?

— Американская эн-эф.

— Что это? — спросил Ник, когда Сато проверил связь с машиной, в которой ехали Вилли, Тоби и Билл. — Эн-эф? Что это?

— Ну вы же знаете, — сказал Сато, включая передачу тяжелой машины. Ник услышал, как под ним заскрежетала мощная трансмиссия «ошкоша». — Эн-эф.

— По буквам. Как пишется?

— «Н» дефис «ф», — сказал Сато, выезжая на дорогу перед вторым «лендкрузером» и направляясь мимо танка, туда, где военный кран поднял для них один из ограждавших шоссе бетонных блоков. — Эн-эф.

Ник расхохотался пуще прежнего.

— Вы абсолютно правы, Хидэки-сан, — сказал он наконец, не зная, как вытереть сопли под кислородной маской. — Вся эта лабуда — прямо-таки научная фантастика. И чем дальше, тем фантастичней.

Они покинули пределы Колорадо и Соединенных Штатов и, спускаясь с гор, устремились в Нью-Мексико.

Из дневника почетного профессора

Джорджа Леонарда Фокса

Пять дней пути. Пять дней. Эти последние пять дней кажутся мне важнее и насыщеннее последних пяти лет моей жизни. «Насыщеннее» — значит богаче, полнее событиями, в которые человек окунается сознательно. Лишь немногие из моих любимых персонажей вели такую жизнь — например, Элис из Бата.[86]Так что я за последние пять дней, вероятно, пережил больше, чем за последние пятнадцать лет. Или пятьдесят.

А может, я никогда прежде и не жил такой полной жизнью.

Я пишу об этом с такой осторожной радостью отчасти потому, что пока в нашей компании все живы-здоровы. Но кого я имею в виду под «компанией»: нас с Вэлом; нас с Вэлом и наших водителей Хулио и Пердиту Романо; нас с Вэлом, Хулио, Пердиту и сотни других людей в караване? От радости и ужаса, от того, что я выжил на этой неделе, я расту. Во мне обитает целый сонм.

Трудно поверить, что лишь два дня назад я своими старческими глазами видел такое зрелище, как сегодняшний Лас-Вегас — Лас-Вегас и все эти веселые, шумные лагеря-стоянки в освещенной факелами пустыне, возле города. Возле стены, которая защищает Лас-Вегас, штат Невада, этот последний оплот цивилизации двадцатого века, от безумного кладбища двадцать первого века, которое не вторглось пока в город и не смяло его яркую, невероятную, хрупкую, сюрреалистическую реальность.

Высокая прозрачная стена с ее маяками, лазерами, знаменами и предупредительными прожекторами начинается у того места, где прежде объезд 215-го шоссе соединялся с I-15, — чуть южнее. Потом она идет за 215-м шоссе вдоль западной границы города и дальше — чуть ли не до Хендерсона на востоке. Аэропорт Маккарран расположен в глубине защищенного стеной пространства, как, конечно, и все знаменитые казино.

Из нашего лагеря на небольшой возвышенности к юго-западу от города мы видели башню Стратосферы далеко на севере (на вершине ее все еще работали «русские горки» и другие аттракционы) и «Луксор» около южной стены. Лазерный прожектор этой стеклянной пирамиды, хорошо видный и днем и ночью, вонзался в небо. Но лишь ночью Лас-Вегас предстает во всей своей красе: огни, прожектора, лазеры на том, что прежде называлось «Эм-джи-эм гранд», «Мандалай-бей», «Экскалибур», «Париж», «Нью-Йорк — Нью-Йорк». Некоторые — вместе со статуей Свободы и Эйфелевой башней в миниатюре, кажутся такими трогательными. Мы видели также изогнутый фасад «Белладжо», не очень высокие башни «Баллис», «Харрас/Империал пэлис», «Трежер-айленд», «Гугл-гранд» и «Мираж», которые тем не менее возвышаются над низкими, возведенными в середине прошлого века постройками «Сизаре пэлис» и отелями в центре города — «Сахарой», «Ривьерой» и старым «Цирк-Цирк».

К востоку от аэропорта видны освещенные белые купола Тадж-Махала (в масштабе 120 % от оригинала), но казино и отели помещаются только в боковых куполах. Внутри главного купола стоит реактор индийского производства, который охлаждает и освещает Лас-Вегас теперь, когда от плотины Гувера[87]остались одни воспоминания. Городки, которые противостояли невадской жаре и безводью, сегодня заброшены — всевозможные Месквайты и Тонопы, Эли и Элко, Бэтл-Маунтины, Парумпы и Серчлайты, размером с Рино и Карсон-Сити, которые имели собственные реакторы, но все же потеряли более четырех пятых всего населения. И я могу только представить, сколь великолепен вид на Лас-Вегас из космоса, ведь ночью в этой части американского запада проходит граница между тьмой и светом.