До меня дотронулась маленькая ладошка, пытаясь взять меня заруку, и готово – она крепко прижалась ко мне, нежная и теплая. Какая теплая!Какая маленькая!

«И ты знаешь, чья это рука, знаешь, но слишком напуган,чтобы открыть глаза. Если она рядом, значит, ты действительно умираешь».

Я не могу открыть глаза. Мне страшно, как же мне страшно!Дрожа и всхлипывая, я так крепко сжал ее ручку, что наверняка раздавил ее, ноглаз не открывал.

«Луи, она здесь! Она пришла за мной! Помоги мне, Луи,пожалуйста! Я не могу смотреть на нее! И не буду! Я не могу высвободить руку!Но где ты? Спишь, зарывшись в землю глубоко под своим диким, запущенным садом,где на цветы светит зимнее солнце, спишь, пока не наступит ночь».

«Мариус, помоги мне! Пандора, где бы ты ни была, помоги мне!Хайман, приди, помоги мне! Арман, мы больше не ненавидим друг друга! Ты нуженмне! Джесс, ты этого не допустишь!»

О, тихая жалобная молитва демона под аккомпанемент сирены!Не открывай глаза! Не смотри на нее! Если посмотришь, все будет кончено!

Звала ли ты на помощь в последние минуты, Клодия? Было литебе страшно? Видела ли ты, как солнце, словно адское пламя, заливаетвоздух, – или же великий и прекрасный свет наполнил мир любовью?

Теплым ароматным вечером мы вместе стояли на кладбище, понебу, сочившемуся мягким фиолетовым светом, рассыпались далекие звезды. Да, всецвета тьмы. Взгляни на ее сияющую кожу, на темный кровавый шрам ее губ, насочный цвет ее глаз. В руках она держала желто-белый букет хризантем. Никогдамне не забыть тот аромат.

«Здесь похоронена моя мама?»

«Не знаю, petite chérie. Я даже не знал, как ее зовут.Когда я увидел ее, она разлагалась, по глазам ползали муравьи, забиравшиеся воткрытый рот».

«Ты должен был выяснить, как ее звали. Должен, ради меня. Яхотела бы знать, где ее похоронили».

«Это было полвека назад, chérie. Ненавидь меня зачто-нибудь поважнее. Ненавидь меня, если хочешь, за то, что не лежишь сейчасрядом с ней. Думаешь, она бы тебя согрела? А кровь греет, chérie. Пойдемсо мной, пей кровь, как умеем только мы с тобой. Мы можем пить кровь до концасвета».

«Ах, у тебя на все ответ найдется». – Какая холоднаяулыбка. В тени в ней почти видна была женщина, бросающая вызов вечной печатидетской прелести, неизбежно манящей целовать ее, обнимать, любить.

«Мы есть смерть, ma chérie, смерть есть конечныйответ. – Я подхватил ее на руки, почувствовал, как она прижалась ко мне, ицеловал, целовал ее вампирскую кожу. – После смерти вопросов нет».

Ее рука легла мне на лоб. «Скорая помощь» неслась на полнойскорости, как будто за ней по пятам гналась сирена, как будто сирена гнала еевперед. Она положила руку мне на веки. Я не буду на нее смотреть!

«О, пожалуйста, помоги мне…» – произносит жуткую молитвусвоим сторонникам дьявол, падающий все глубже и глубже в ад.

«Да, я знаю, куда мы попали. Ты с самого начала стараласьпривести меня обратно в маленькую больницу. Какая она теперь заброшенная, какаяпримитивная – глиняные стены, окна с деревянными ставнями, выстроившиеся в рядкроватки из необработанной древесины. Но ты там, в кровати, не так ли? Да, мнезнакомы и сиделка, и старый круглоплечий доктор, я вижу и тебя – вон там, в постели,это ты, малышка с выбившимися поверх одеяла кудрями, а там – Луи…

Ну хорошо, я-то здесь зачем? Я знаю, это сон. Это не смерть.Смерти вообще-то люди безразличны».

«Ты уверен?» – спросила она.

Она сидела на стуле с прямой спинкой, золотые волосыповязаны голубой лентой, на ногах – синие атласные туфельки. Так, значит, этоона лежала там, в кроватке, а теперь сидела на стуле, моя французская куколка,моя красавица с красиво изогнутыми в подъеме ступнями и идеальной формы ручками.

«А ты – ты здесь, с нами, ты лежишь в кровати в приемномпокое, в Вашингтоне, округ Колумбия. Ты же понимаешь, что умираешь, не так ли?»

– Тяжелая форма гипотермии, отнюдь не исключена возможностьпневмонии. Но откуда нам знать, чем он мог заразиться? Вколите ему антибиотики.Пока что мы никоим образом не можем поставить его на кислород. Если отправитьего в университет, он может умереть и там.

– Не дайте мне умереть. Пожалуйста… Мне так страшно.

– Мы здесь, рядом с вами, мы о вас позаботимся. Скажите, каквас зовут? Есть ли у вас родственники, мы бы им сообщили…

«Давай, расскажи им, кто ты такой на самом деле», –посоветовала она с серебристым смешком; у нее всегда был такой нежный,такой красивый голос. Я помню, какие мягкие на ощупь ее крошечные губки. Мненравилось игриво прижимать палец к ее нижней губе, когда я целовал ее веки игладкий лоб.

«Не умничай, крошка! – сквозь зубы ответил я. –Кстати, кто я такой?»

«Не человек, если ты об этом. Ничто на свете не превратилобы тебя в человека».

«Ладно, даю тебе пять минут. Зачем ты привела меня сюда?Чего ты добиваешься – чтобы я сказал, будто мне очень жаль, что я вынул тебя изкровати и сделал вампиром? Хорошо, хочешь услышать правду, правду того, ктонаходится на смертном одре? Не знаю, жаль мне или нет. Мне жаль, что тыстрадала. Мне вообще жаль, когда другие страдают. Но я не уверен, что сожалею осодеянном».

«Неужели ты ничуть не боишься стоять на своем?»

«Если меня не спасет правда, то и ничто не спасет».

Как же мне был противен этот запах болезни, запах маленькихтел, лежащих в жару под рваными покрывалами, вся эта обшарпанная нищенскаябольница, где я побывал несколько веков назад.

«В аду пребудет отец мой, и имя ему – Лестат».

«А ты? Когда солнце сожгло тебя дотла в вентиляционномколодце Театра вампиров, ты попала в ад?»

Смех, высокий чистый смех, словно золотые монеты посыпалисьиз кошелька.

«Не скажу!»

«Теперь я понимаю, что это сон. От начала до конца. Комузахочется восставать из мертвых, чтобы наговорить кучу тривиальной чепухи?»

«Так всегда бывает, Лестат. Не нервничай. Я не хочу, чтобыты отвлекался. Взгляни на эти кроватки, взгляни на больных, несчастных детей».

«Я забрал тебя от них».

«Ах да, как Магнус забрал тебя от твоей жизни, а взаменоставил кое-что чудовищное и порочное. Ты сделал меня убийцей моих братьев исестер. Мое грехопадение началось в тот момент, когда ты протянул ко мне руки ивынул меня из кроватки».