его существа, будто враз дрогнув, окаменели, и Святозар зашептал заговор: « Как на Восточном буйном море, на острове на Буяне, лежит волшебная страна Беловодье. Та страна да подобна великому Ирий-саду, и есть его отражение на Белом Свете. А в той стране Беловодье живет прародительница восурского народа корова Земун. Породил наш отец ДажьБог из ее вымени всех восуров. И вскормила мать корова Земун детей своих молоком из вымени. И кровь моя подобна крови ее, и плоть моя, подобна плоти ее. О, мать моя корова Земун! О, отец мой ДажьБог излей милость на рану мою и придай мне сил, чтоб те силы дали мне радость видеть мать мою Земун и пить молоко из ее вымени. И как скажу это слово, так то и исполнится, а слово то будет крепче Рипейских гор, тверже Алатырь-камня». Лишь дочитал заговор Святозар, как под пальцами его на сердце начал образовываться рубец. Спешно вынул юноша пальцы из раны и немедля на месте разрыва, на теле, также появился багряный твердый рубец. Наследник, радостно вскрикнул, и зажал правой рукой рот, боясь вспугнуть полученное творенье, но мгновение спустя оторвал руку от губ и сызнова потрогал рубец. Да, вот он… на месте… выпирает вперед своим корявым боком. Святозар снял левую руку с лоскута ткани и тихонько пошевелил плечом, затем слегка приподнял руку вверх, и хотя почувствовал боль в сердце, но потрогав рубец, нашел, что его в целости и сохранности. Сняв лоскут ткани с шеи, наследник отер им кровь с груди и пальцев.

И тогда поднялся да прошелся по комнате. Теперь уже более свободно пошевелил левой рукой. Конечно, стрелять из лука не получится, нельзя будет биться на мечах, но можно спокойно ходить, и даже свершать скорые шаги. Можно наклоняться вперед и назад, поворачивать корпус влево и вправо. И хотя боль еще не прошла и отдавалась острым уколом в плечо, но все, же впервые за столько дней Святозар ощутил себя почти здоровым человеком. Он хотел было сейчас побежать к отцу и рассказать о своей удаче, но вспомнил слова Бога, что лишь Земун излечит его и решил погодить с радостной вестью, да понаблюдать за шрамом.

В таком приподнятом настроении наследник вышел из светлой комнаты и в сопровождении, верного своего слуги Борща, направился к себе в покои. Зайдя в опочивальню, Святозар первым делом подошел к тазу, что стоял на столе и был полон воды, и отмыл руки от крови. Скинул кафтан, а когда слуга поспешил ему помогать, медленно отстранил его рукой от себя, и, сняв следом за кафтаном кровавую рубаху, намочил ее в тазу да отер с груди кровь. Борщ, молча, подал чистую, и горестно отметил:

– Ваша милость у вас наново кровь шла, может правителя позвать?

Святозар надел рубаху, опустился на ложе и обращаясь к слуге, сказал:

– Борщ, помоги мне, пожалуйста, сапоги снять, – слуга медлительно так, чтобы не потревожить болью наследника, принялся его разувать. Едва поморщив лицо от резкой боли в плече и опершись правой рукой о плечо слуги, Святозар негромко молвил, – слушай, Борщ! – тот торопливо зыркнул на наследника. – Не говори правителю, что у меня кровь сегодня шла.

– Не могу, ваша светлость, я же к нему каждый вечер прихожу в гридницу и рассказываю, как вы себя чувствовали, шла ли кровь и чем вы были расстроены. Вы же ему ничего не говорите, когда расстроены чем-то, а он беспокоится, вот у меня и спрашивает… Как же я ему не скажу, когда у вас за столько дней первый раз кровь пошла… Нет!…не могу я соврать… не умею, – без остановки протрещал слуга.

– Да, погоди ты, Борщ, затарахтел… голова, даже, разболелась, – скривив уста, и, потерев висок, заметил Святозар. – Я же не предлагаю тебе врать…. Нет, я и сам противник всякой лжи. Ты просто к правителю сегодня не ходи в гридницу. А сразу иди к себе в опочивальню и ложись спать, – и наследник глянул на вытянувшееся лицо слуги, изобразившее огорчение. – Да, послушай, я верно сегодня заговор нашел, вот кровь и текла. И коли назавтра утром все будет благополучно, так я правителя порадую, что излечился. И он не грустить, а радоваться будет… Ну, а если заговор не удался, тогда я сам все расскажу.

Борщ поднялся с корточек, выпрямился, и, свесив вниз свои крепкие руки, в каких удерживал снятые сапоги, молча, отрицательно покачал головой, не соглашаясь с наследником.

– Вот, ты, упрямый, Борщ… ну прости, словно баран. Ну, столько правитель за это время пережил, и тебе верно не жалко его…. Ну, какая тебе разница, сегодня ты ему расскажешь или завтра, а для правителя ведь все по-другому. Нет, не любишь ты моего отца… не жалеешь его…, – добавил Святозар и опустив голову, исподлобья взглянул за изменяющееся лицо слуги.

– Эх, зачем вы так ваша милость, зачем. Уж я очень люблю нашего правителя, и мне его очень жалко. Сколько лет живу во дворце, никогда от него грубого слова не слышал, никогда он на меня не крикнул. Что ж, – и Борщ тяжело вздохнул. – Ежели вы, верно, говорите, что можете его завтра порадовать, то я конечно, как вы и просите, не пойду к нему в гридницу. Пойду тогда пройдусь, что ли… а то он Сенича пошлет ко мне в опочивальню, чтобы я к нему явился, – сказал слуга и пристроил сапоги наследника около ложа. Миг погодя вопросив, – а вам больше ничего не надобно, ваша милость?

– Ну, ты только чистый кафтан принеси и чистую рубаху, – торопливо откликнулся Святозар, и довольно заулыбавшись, прилег на ложе, подоткнув под голову подушку. – И знаешь, что … я думаю, завтра правителя обязательно порадую, и печаль с его лица сойдет, вот поверь мне. А теперь иди, я очень устал и хочу спать… И спасибо тебе Борщ, хороший ты парень.

Слуга, затушив в канделябрах свечи, покинул опочивальню, прикрыв за собой дверь, и тогда Святозар сызнова, чрез тонкое полотно материи, ощупал рубец на груди да ублаготворено повернулся на правый бок, закрыл глаза, и уснул.

Но сон юноши был весьма беспокойным, всю ночь он, то и дело тревожно просыпался да ощупывал рубец, а отыскав его на месте, радостно улыбался и, вновь, засыпал. А под утро он вдруг почувствовал резкую боль, которая обожгла рану. Наследник открыл глаза, солнце едва-едва заливало комнату, своими теплыми лучами. Он лежал на боку, а рубаха на груди была вся в крови, порывисто поднявшись, и, ощутив тяжелое биение сердца внутри,