дождями, часто полуголые; они падали у обочин дорог и умирали или забредали в городские районы, чтобы выпросить пищи». То, что считалось системой здравоохранения, пребывало «в руинах: недостаток организации, недостаток персонала и отсутствие базовых медикаментов». Официальный главный хирург Бенгалии позднее будет рассказывать, что голодающие имели «только кожу и кости, обезвоженные, с сухими обложенными языками, с язвами на губах, с выпученными глазами»{146}.

Вице-король Линлитгоу, политика которого в отношении массовой гибели от голода заключалась в том, чтобы по мере возможности игнорировать проблему, в октябре 1943 г. был заменен Уэйвеллом, чей послужной список включал в себя подавление Арабского восстания в Палестине и унизительные поражения в Малайе, Сингапуре и Бирме. До этого он служил в Кении, на Кипре и в Сомали. Многие офицеры в имперских легионах прошли этот путь. Черчилль счел его вызывающим разочарование военным командиром (так как Уэйвелл в чем-то с ним не соглашался) и сослал в Нью-Дели, чтобы убрать с дороги. По мнению Черчилля, он был «неплохим средним полковником», из которого мог бы получиться «неплохой председатель какой-нибудь консервативной ассоциации». Это было не совсем честно.

Для этого Уэйвелл был слишком хорошо начитан и обладал определенным уровнем культуры. Проехав в сопровождении жены инкогнито по улицам Калькутты, он дал распоряжение военным оказать содействие борьбе с голодом, выделив для этого целую дивизию. По приказу Уэйвелла начиная с ноября 1943 г. оставшихся без крыши над головой беженцев стали постепенно размещать в армейских лагерях и выдавать им скудные пайки. Однако облавы на вымаливающих подаяние скелетов – в надежде очистить от них Калькутту – вели к разделению семей и связанным с этим социальным катастрофам. Мужья бросали своих жен, детей продавали или оставляли умирать. В больших семьях от вдов избавлялись как от ненужного хлама. Одиноких женщин и детей похищали и продавали в бордели, из-за чего процветала массовая проституция. К концу 1943 г. погибло свыше 3 миллионов бенгальцев.

Уэйвелл признавал наличие голода и пытался предпринять хоть что-то, несмотря на то что из Лондона ему регулярно вставляли палки в колеса. В глазах своего начальства он оставался непопулярным. Черчилль спросил его в издевательской телеграмме: почему, если с едой такая напряженная ситуация, еще не умер Ганди?

«Звезда Уэйвелла поднялась высоко на раннем этапе войны, – писал позднее его друг Бэзил Лиддел Гарт. – На темном небосклоне она сияла еще ярче». Черчилль считал его слишком осторожным, а Уэйвелл полагал, что понимание Черчиллем военной тактики осталось на уровне Англо-бурской войны. Черчилль хотел, чтобы его главные военачальники были такими же, как он сам, – напористыми, бесчувственными и охочими до риска. Уэйвелл же был книжным интровертом. Если бы существовала настоящая комиссия по расследованию голода, он смог бы представить ей ценные свидетельства, которые компенсировали бы бесчеловечность, проявленную Черчиллем и Эттли в их военном кабинете.

Пока небо Бенгалии заволок дым похоронных костров, Уэйвелл всеми силами пытался убедить Лондон в необходимости импорта крупных партий продовольственного зерна и для этой цели заручился поддержкой главнокомандующего индийской армией Клода Окинлека и начальников штаба в Лондоне. В течение февраля и марта 1944 г. Уэйвелл продолжал требовать продовольствия и даже угрожал подать в отставку. Он исчерпал все возможности, включая недавно созданную Администрацию помощи и восстановления Объединенных Наций (ЮНРРА), но все было бесполезно. К возмущению Черчилля, Уэйвелл напрямую обратился к Рузвельту, попросив того о кораблях с зерном для страдающего от голода субконтинента. Рузвельт, как и Конгресс вместе с американскими средствами массовой информации, остался безучастен. Они не хотели обижать Черчилля. Австралия и Канада предложили помощь, но у них не было судов для перевозки.

В марте 1944 г. британское правительство предложило обменять 400 тысяч тонн пшеницы на 150 тысяч тонн риса. В июне Уэйвеллу удалось вытрясти из военного кабинета 200 тысяч тонн, но этого, на его взгляд, по-прежнему было слишком мало. После этого Черчилль в середине 1944 г. сам обратился за помощью к американцам, но весь морской транспорт был уже занят в европейском конфликте.

Военный кабинет оставался непоколебим, а Черчилль заявил, что голод среди «немножко недокормленных бенгальцев» – не столь серьезная проблема, как голод среди «стойких греков». Эмери записал в своем дневнике, что «Уинстон настолько не любит Индию и все, что с ней связано, что не замечает ничего, кроме бессмысленного расходования потенциала грузоперевозок».

К концу года вмешательство Уэйвелла, казалось, стабилизировало ситуацию в Калькутте, но в сельской местности продолжалась массовая гибель от голода. По мере приближения зимы плачевное положение деревенской бедноты усугубилось хронической нехваткой одежды, так что многие умирали, лишенные не только крова и пищи, но даже и элементарной набедренной повязки. Однако в целях пропаганды утверждалось, что голод взят под контроль. Военный кабинет по-прежнему противился просьбам Уэйвелла об импорте продовольствия. В первой половине 1944 г. наблюдался рост количества смертей в связи с эпидемией, разразившейся среди ослабленного населения. Смертность от малярии достигла своего пика в ноябре. В течение 1944 г. от недоедания, болезней и отсутствия крыши над головой умерло еще 2 миллиона человек.

В Калькутте «городская беднота существовала на абсолютной грани жизни и смерти», что составляло резкий контраст с выросшими за этот период прибылями индийских промышленников. В декабре 1944 г. новый губернатор Бенгалии, австралийский политик Ричард Кейси, писал о своем ужасе от условий жизни, с которыми он столкнулся во время ознакомительной поездки по трущобам Калькутты: «Человеческие существа не могут позволить, чтобы другие человеческие существа жили в таких условиях»{147}.

Ситуация оставалась серьезной и в 1945 г., когда из-за отсутствия обычных муссонных дождей возникли опасения относительно возможности новой волны голода. В январе 1946 г. Уэйвелл предупредил Фредерика Петик-Лоуренса, министра по делам Индии в правительстве Эттли, что ситуация с продовольствием опять становится критической. Петик-Лоуренс признавал, что «потребности Индии несомненны», но при этом ясно дал понять, что роста импорта продовольствия не будет. Вместо этого он дал рекомендацию сократить продовольственные пайки в городах, чтобы текущие поставки распределялись на большее количество людей. В таких условиях, притом что на горизонте уже маячила независимость, попытки конкурирующих индийских политиков обвинить в катастрофе своих оппонентов – в особенности никем не избранное руководство Мусульманской лиги, на время правления которого пришелся самый страшный период голода, – увенчались успехом: почва оказалась благодатной{148}.

Разделение между общинами, однако, еще не было всеобъемлющим. В ноябре 1945 г. и феврале 1946 г. были общие массовые протесты против судебных процессов над солдатами Индийской национальной армии, захваченными в плен в Бирме после возвращения туда британских войск: знамена Мусульманской лиги, Конгресса и коммунистов нарочно сцепляли друг с другом, что было символом политического единства – «подтверждением чувства солидарности, с которым население Калькутты воспринимало свою весьма неопределенную коллективную участь»{149}.

В тот же судьбоносный 1946 г. рядовые матросы в Бомбее и Карачи объявили стачку и захватили боевые корабли Королевского военно-морского флота Индии. За всю свою историю Британская империя никогда не сталкивалась с мятежом такого масштаба в вооруженных силах. В знак солидарности с матросами в Бомбее разразилась массовая всеобщая стачка. Стачечный комитет комплектовался без какого-либо учета общинной принадлежности, его лидеры – индусы, мусульмане и сикхи – дали понять, что согласны «сдаться только Свободной Индии, а не англичанам». Радикальный поэт и автор песен Сахир Лудхианви выразил гнев многих в своем стихотворении, посвященном восставшим морякам:

О лидеры нашей нации,

Поднимите головы,

Загляните нам в глаза.

Чья это кровь,

Кто погиб?

Вы указывали нам путь,

Вы чертили нам судьбу,

Вы раздували угли,

Теперь же вы отшатываетесь от пламени;

Вы призывали волны,

Теперь же вы пытаетесь укрыться от бури.

Мы всё понимаем;

Надежда сейчас в компромиссе,

Обещания колонизаторов всегда мудры,

Угнетение – всего лишь сказка!

Так встретим же с радостью обещания иностранцев!

Да, примите их заверения в любви,

Народ восстает снизу, а вы дрожите наверху.

Наследие прошлого не умрет.

О лидеры нации,

Чья это кровь,

Кто погиб?{150}

Тем не менее политические