— Ты еще не устала? — спросил я девушку, когда небо посветлело, повеяло сырой предутренней прохладой, и проснулись птицы.

— Немножко, — ответила Маша, потом остановилась, повернулась назад и долго смотрела на дорогу. — Кажется, нас кто-то догоняет, — сказала она. — Вот бы довез!

Я тоже обернулся. Действительно, вдалеке кто-то ехал. Рассмотреть экипаж я не смог, но по невысокому росту лошадки и абрису телеги, предположил, это крестьянин.

— Все равно, я согласна и на простую телегу, — улыбнулась девушка. — Не думала, что так быстро отвыкну от кареты.

Маша сошла на обочину, и не очень заботясь о чистоте платья, села на бровку сухой канавы. Я пристроился рядом. Скоро стало слышно, как по выбоинам дороги стучат колеса. Мы встали и вышли на проезжую часть. Я не ошибся, это была обычная крестьянская подвода. Возчик сидел на доске, заменяющей козла и, как мне показалось, дремал.

— Эй, добрый человек! — окликнул я мужика.

Крестьянин вскинул повисшую голову, увидел на пути людей и поспешно натянул поводья. Лошадь остановилась. Я подошел к нему, собираясь попросить отвезти нас в город, и замер с открытым ртом. Меня догнала Маша, тоже разглядела кучера и радостно поздоровалась:

— Здравствуй, Иван! Как хорошо, что мы тебя встретили!

Иван удивленно посмотрел на княжну, обернулся, словно, надеясь увидеть кого-то за спиной, никого там не обнаружил, и всем видом показал, что ничуть не разделяет радости встречной барышни. Я уже понял, в чем здесь дело, развеселился, но в разговор вмешиваться не стал.

— Здравствуйте, коли не шутите, — наконец, ответил он, снимая шапку.

— Вы куда пропали? Где Любаша? — продолжала допытываться княжна, сияя удовольствием от такой неожиданной встречи.

— Вы, барыня, меня с кем-то путаете, — наконец, ответил Иван. — Я вас не знаю.

— Как это не знаешь? Ты что шутишь? — искренне удивилась девушка. — Это же я Урусова!

— Виноват, барыня, не припомню, чтобы мы встречались! — виновато, сказал он.

— Алексей, — теперь, обратилась она ко мне, — что это с ним? Иван, это же я!

Только теперь кучер обратил внимание на второго встречного, всмотрелся в лицо и рот у него открылся не меньше, чем только что у меня.

— Ваше благородие, да никак это ты! — воскликнул он, одним махом, спрыгивая с брички. — Вот уж радость, так радость!

Мы с ним обнялись. Он горячо, а я формально. Маша ничего, не понимая, удивленно, наблюдала за нашей бурной встречей.

— Неужели это ты, Алексей Григорьевич! — оставив мои плечи и грудную клетку в покое, радовался Иван. — Какими судьбами!

— Идем в Троицк, у нас там кое-какие дела, — ответил я. — Отвезешь нас, а то барышне идти тяжело?

— Конечно, отвезу, какой может быть разговор! — продолжая радоваться, ответил он. — Надо же, какая встреча!

— Но как же так, ты что меня совсем забыл? — вмешалась в разговор княжна. — Мы же совсем недавно виделись!

Иван озадачено посмотрел на странную барышню и пожал плечами.

— Маша, мы с Иваном еще не виделись, — объяснил я. — Вернее сказать, он нас еще не видел. Мы с ним встретимся только зимой.

Теперь уже Иван посмотрел на меня странным взглядом и уточнил:

— Это как так зимой, а сейчас мы что не встретились?

— Это ты нас встретил, а мы с тобой встретимся только будущей зимой. Да не бойся ты, я не сошел с ума, сейчас все объясню.

Однако объяснить, как мы все запутались во времени, оказалось не так-то просто. Я старался, как мог, но сам себе постоянно противоречил. Пришлось рассказывать всю историю с самого начала. Не знаю, поверил ли нам до конца долгожитель. Он слушая, только качал головой. Впрочем, мне кажется, во всей этой запутанной истории его больше всего заинтересовала только предстоящая встреча с девушкой по имени Люба.

За тринадцать лет, что прошли с того времени, когда я последний раз был в уездном городе Троицке, здесь почти ничего не изменилось. Та же сонная лень и пустая главная улица, оживающая только по воскресным дням и церковным праздникам.

Впрочем, и за следующие двести лет тут мало что менялось. Разве что в восемнадцатом веке в Троицке было две церкви и ни одного кинотеатра, а в двадцатом церковь осталась одна, зато появился кинотеатр. Но уже двадцать первый век внес свои замечательные коррективы в историю и культуру города. Старую церковь обновили, покрасив купол в веселенький синий цвет, зато закрыли кинотеатр и в его помещении устроили казино с рулеткой и игровыми автоматами. Однако это блестящее, светлое будущее было за необозримым горизонтом, пока же вдоль центральной улицы гуляли козы, поросята и куры вперемешку с гусями.

Иван сразу же нас повез к портному Фролу Исаевичу Котомкину. С этим человеком я подружился еще во время первого перемещения во времени, а потом сталкивался с его потомками на протяжении двух веков. С правнучкой Фрола у нас даже были какое-то время романтические отношения.

Котомкин был крепостным крестьянином на оброке, выучился у немца портняжному ремеслу и открыл первую в городе швейную мастерскую. Я в свое время помог ему решить семейные проблемы и у нас сложились очень теплые отношения.

— Чего еще надо?! — строго спросил меня какой-то белобрысый парень, выглядывая на наш стук, в калитку новых тесовых ворот.

— Позови хозяина, — попросил я.

Парень внимательно осмотрел наш «экипаж», сплюнул за ворота, хмыкнул и с нескрываемым высокомерием, ответил, что хозяина нет, и когда он будет неизвестно.

— Тогда позови хозяйку, — попросил я.

— Никого нет, — ответил он, посмотрел на меня и вдруг расплылся в улыбке.

— Барин приехал! — неожиданно, закричал он и бросился открывать ворота.

Я не понял, с чего это он так обрадовался и какой я ему «барин».

— Неужто, не признал? — спросил он, распахивая створки ворот. — Это ж я Васька Гольцов!

Кто такой этот Гольцов и почему я должен его знать, мне было совершенно непонятно.

— Васька! — обрадовался я, только для того, чтобы сделать ему приятное. — Да тебя не узнать, гляди, как вырос, совсем красавцем стал!

— А то! — улыбнулся он во весь рот. — Проходите, я побегу старому хозяину доложу, вот радости-то будет! Я ж сперва подумал, что вы сшить чего хотите, так мы теперь не шьем, мы, нынче, по купеческой части! — договорил он уже на ходу.

Мы вошли в дом и прошли в бывшую столовую, теперь, судя по всему, гостиную. Здесь все изменилось. Вместо сундуков, лавок, скамеек, стояла недорогая венская мебель с гнутыми ножками. Я не успел ничего рассмотреть, как в комнату вбежал старик Котомкин и бросился обниматься. Он порядком постарел, но держался молодцом и не выглядел развалиной.