– Спасибо тебе…

– Не благодари меня, Сиэй.

Он сделал жест, я проследил его движение и увидел по одну сторону игровой площадки небольшое пятнышко цветов. Среди черных маргариток, покачивавших головками на прохладном ветру, выделялся единственный цветок с белыми лепестками, остававшийся к тому же совершенно неподвижным. И это не была маргаритка. Я уже видел такие: редкий сорт розы, выращиваемый на Дальнем Севере. Та же белая башня моей тайны, повторившая себя в иной форме.

– Когда эта тайна наконец-то вскроется, тебя ждет немалая боль, – предупредил Нсана.

Я медленно кивнул, не сводя глаз с одинокого и пугающего цветка:

– Да. Это я уже понял.

Рука, опустившаяся на плечо, застала меня врасплох. Я повернулся и увидел, что настроение Нсаны вновь изменилось: вместо усталого раздражения он теперь испытывал ко мне едва ли не жалость.

– Сколько всего на тебя навалилось, – проговорил он. – И смерть надвигается, и родители с ума посходили. И, как вижу, совсем недавно тебе кто-то сердце разбил…

– Никто, – буркнул я, отводя глаза. – Всего лишь смертная.

– Любовь стирает все границы между ними и нами. Когда они разбивают нам сердца, больно ничуть не меньше, чем когда это делает кто-то из наших.

Его ладонь переместилась мне на затылок, взъерошила волосы. Я слабо улыбнулся, стараясь не показать, насколько предпочтительнее для меня стал бы поцелуй.

– Ах, братишка… Прекращай уже глупить, хорошо?

– Нсана, я…

Он приложил палец к моим губам, и я замолчал.

– Тише, – пробормотал он и наклонился.

Я закрыл глаза, ожидая прикосновения губ, и оно состоялось, но совсем не там, где я ждал: он поцеловал меня в лоб. Я вскинул веки и заморгал, и он улыбнулся мне – грустно-грустно.

– Я бог, а не камень, – сказал он, и мое лицо залила краска стыда. Он погладил меня по щеке. – Но я всегда буду любить тебя, Сиэй…

Я проснулся в темноте и плакал, пока вновь не уснул. Может, до утра мне успело присниться что-то еще, но я не помню – благодаря доброте Нсаны.

Волосы у меня опять отросли, хотя и не так сильно, как прежде. Всего на пару футов. В этот раз отросли и ногти: самый большой вымахал на четыре дюйма и уже начинал закручиваться. Я выпросил у Гимн ножницы и, как сумел, обкорнал и ногти, и шевелюру. Еще мне пришлось обратиться к отцу Гимн с просьбой научить меня бриться. Это так развеселило его, что на несколько минут он совсем забыл меня бояться. Когда я порезался и, вскрикнув, выдал соленое словцо, мы даже вместе расхохотались. Потом, однако, он забеспокоился, не взорву ли я после очередного пореза весь дом. Хотя мы и не умеем читать мысли смертных, некоторые вещи легко угадываются и без этого. Я извинился и отправился на работу.

Там я немедленно оскорбил домоправительницу «Герба ночи», войдя в заведение через парадную дверь. Она тут же вывела меня за порог и показала вход для слуг – неприметную боковую дверь, что вела в подвальный этаж. Честно говоря, этот вход мне понравился больше. Я всегда любил черные лестницы: удобно прокрадываться. Однако моя гордость была ощутимо уязвлена, и я пожаловался:

– Я что, недостаточно хорош для парадной двери?

– Недостаточно, если не платишь, – отрезала она.

Внутри со мной поздоровался еще один слуга. Он сообщил, что Ахад оставил указания на случай, если я появлюсь. Так что я последовал за этим слугой через разные подвальные помещения, пока мы не очутились в ничем не примечательной приемной. Там стояли стулья с жесткими спинками, казалось впитавшие многие годы беспросветной скуки, и большой квадратный стол, на котором покоилось непочатое блюдо закусок и фруктов. Все это, честно говоря, я заметил лишь мимолетно, ибо я замер прямо на пороге, а кровь у меня в жилах похолодела, когда я разглядел, кто сидел с Ахадом за широким столом.

Неммер.

И Китр.

И Эйем-сута.

И Ликуя, единственная смертная.

И, в довершение всех безумств, Лил.

Словом, пятеро моих родственников сидели за общим столом с таким видом, словно никогда не проносились сквозь вихри дальнего космоса смеющимися искрами. Трое из этих пятерых терпеть меня не могли. Что касается четвертого – возможно. С Эйем-сутой никогда заранее не скажешь. Пятая неоднократно порывалась мной пообедать. Наверняка опять попытается, тем более что я теперь смертный…

«То есть если останется хоть что-нибудь съедобное после того, как со мной разделаются остальные». Я выставил челюсть, пытаясь скрыть страх. Чем, подозреваю, выдал себя с головой.

– Итак, все в сборе, – проговорил Ахад и кивнул слуге. Тот прикрыл двери, оставив нас одних. – Присаживайся, Сиэй.

Я не пошевелился. Я испытывал к нему острую ненависть. И как только мне в голову взбрело ему доверять?

Ахад испустил вздох легкого раздражения:

– Здесь дурных нет, Сиэй. Тронуть тебя – значит вызвать недовольство Йейнэ и Нахадота. Неужели ты полагаешь, будто мы на это пойдем?

– Ну, не знаю, Ахад, – заметила Китр. Она ядовито улыбалась мне. – За меня не стоило бы так уверенно говорить.

Ахад закатил глаза:

– Ничего ты ему не сделаешь, так что помолчи лучше. Сиэй, сядь уже наконец! Надо о деле поговорить!

То, как Ахад окоротил Китр, так меня изумило, что я даже бояться забыл. Китр тоже выглядела не столько возмущенной, сколько ошарашенной. То, что Ахад являлся среди нас младшим, было ясно с первого взгляда, а в нашем племени неопытность означает слабость. Он и был слаб, ибо не располагал важнейшими средствами для взращивания своей силы. Тем не менее, когда их взгляды встретились, в его глазах не было и намека на страх. И к всеобщему, не только моему, изумлению, Китр ничего не сказала в ответ.

Такие удивительные события внушили мне смутное ощущение собственной незначительности. Я подошел к столу и уселся.

– Так какого хрена здесь происходит? – осведомился я, опустившись на стул, справа и слева от которого были пустые сиденья. – Еженедельное собрание Вспомогательного ордена боженят Нижней Тени?

Все злобно уставились на меня. Кроме Лил – та расхохоталась. Добрая старая Лил… Она мне всегда нравилась – пока не собралась перекусить моей рукой или ногой.

– У нас тут заговор! – поведала она, подавшись ко мне.

В ее скрежещущем голосе было столько детского ликования, что я невольно улыбнулся в ответ.

– Значит, Дарр обсуждаем? – уточнил я, обращаясь к Ахаду и гадая, рассказал ли он им про маску.

– Всякую всячину, – ответил он. Он, кстати, единственный восседал на удобном сиденье: кто-то приволок сюда кожаное кресло из его кабинета. – Все, что может стать частью еще большей картины.

– И не только те фрагменты, которые ты обнаружил, – мило улыбнулась Неммер. – Разве не поэтому ты вышел на меня, братишка? Ты превращаешься в смертного, и это заставляет тебя для разнообразия обращать внимание не только на себя, любимого. Однако я думала, что ты по-прежнему в Небе. Тебе что, Арамери под зад пинка дали?