И тут его как по голове ударило. Сегодня на его счет должна прийти сумма, которую перечисляет Рэйчел на содержание детей. Он так сосредоточился на заботе о детях, потом так сосредоточился на поисках Рэйчел, что позволил себе закрыть глаза на вопрос, который просвечивал через всё это: а деньги – тоже исчезли? Господи Исусе, что если деньги тоже исчезли?

Он сел за письменный стол. В момент получения такой новости он хотел сидеть. Что бы его ни ждало, он намеревался встретить это мужественно. У него не получилось с первого раза войти в свою учетную запись на сайте банка. Когда ему наконец удалось правильно набрать пароль, он стал ждать, наблюдая бесконечное кручение колесика, пока информация загрузится, благодарим за ваше терпение. «Ты справишься, – такое послание он хотел бы получить от своего мозга. – Ты справишься, несмотря ни на что». Но за прошедшие годы мозг сообщал ему много всякого. Это не очень надежный источник информации. Тоби страшно нужны были деньги. Да, он всегда притворялся, что ненавидит деньги, но сейчас он нуждался в этих деньгах и жаждал их получить.

А может, пропади оно всё пропадом, может, и не жаждал. Может быть, ему следует собрать манатки и сделать ноги. Не оставив адреса. Купить дом в… где там… в Иллинойсе, в Кентукки, в Южной Каролине или в каком-нибудь более гостеприимном для евреев месте, например в Филадельфии. Он слыхал, что врачи нужны в Нэшвилле, но на Юг он не хотел. Может, переехать в Нью-Джерси? Нет, это слишком близко. Достаточно близко, чтобы Рэйчел, если она когда-нибудь решит вернуться в жизнь своих детей, могла их регулярно навещать. Выкуси, сука. Ты уже всё для себя решила. А если когда-нибудь раскаешься, тебе придется бросить любимое уютное гнездышко и решить, что своих детей ты любишь больше. Будешь до конца жизни замаливать грехи в ссылке.

На экране выскочило сообщение: «Обработка вашего запроса заняла слишком много времени. Пожалуйста, повторите попытку позже». «Какого хрена!!!» – закричал он. Санитарка, толкающая тележку за стеклянной стеной кабинета, подняла голову и посмотрела на него.

Он снова начал вводить пароль. Колесико опять закрутилось. Снова, и снова, и снова. У него болело все тело. Он так соскучился по детям, что у него болело все тело. Все это было чудовищно мучительно. Рэйчел, ты этого хотела? Хотела, чтобы никто никогда не ждал твоего пробуждения?

Наконец колесико перестало крутиться, и на экране появились цифры. На 7500 долларов больше, чем вчера. Тоби даже облегчения не почувствовал. Он так ненавидел себя, что сам не мог этого выносить. Он перевел дух, сел и некоторое время пялился на цифры, потом выглянул в окно. По утрам свет падал в его кабинет как-то очень агрессивно, пронзая всё подряд острыми лучами, и от этого Тоби чувствовал себя подавленно. Он вырос в Лос-Анджелесе, там все хвалились солнцем так, словно сами его изобрели, а Тоби думал только о том, что в городе нет небоскребов и оттого заходящее или восходящее солнце постоянно бьет ему в глаза. А сейчас, в кабинете, оно било в нержавеющую сталь столешницы и в вертикальные стойки стеклянной стены, и у Тоби портилось настроение.

Надо отсюда выбраться. Он сходит пообедать. Сейчас половина одиннадцатого, но кто сказал, что в это время нельзя обедать? Тоби вышел из больницы и зашагал, а когда остановился, оказалось, что он стоит перед Музеем естественной истории, будто его притащила туда тоска по Солли. В музее проходила новая выставка, посвященная цвету, а ее главной темой был некий новый материал под названием Vantablack, созданный в лаборатории. Считалось, что это самый темный черный цвет, какой вообще существует. Он поглощал 99,6 процента света. Тоби читал в газете «Таймс» статью об этом материале. Там говорилось: людям, смотрящим на него, кажется, что они сходят с ума. Тоби вошел без очереди по годовому билету и двинулся прямо на выставку. Образец черного материала был обрамлен фольгой, чтобы легче было понять, на что смотришь. Тоби стоял перед экспонатом и вглядывался в черноту, пока ему не показалось, что он падает. Он простоял так целый час.

Не то чтобы он перестал думать о Рэйчел. Проблема была в том, что он больше не видел своего места в нынешнем раскладе и оттого запаниковал. Раньше он понимал правила игры: он был главной мишенью для ее равнодушия и наплевательского отношения. А теперь что он такое? Что такое его дети? Рэйчел больше не противодействует им. Она просто исчезла. Что с этим делать? Как об этом думать?

Паника охватывала его регулярно. Он перестал есть (можно подумать, что раньше он ел). Он гадал, не столкнутся ли дети с матерью когда-нибудь на улице. Он гадал, не станут ли они изгоями, когда школьные мамаши поймут, что Рэйчел унесло ветрами и течениями непростительно далеко от порта.

На следующий день, во вторник, он делал эхограмму молодой студентке-юристке. Шрамов на печени не обнаружилось, и он сказал, чтобы она записалась на следующую проверку на октябрь. Тут он понял, что октябрь уже на носу и приближается бат-мицва Ханны. Приглашения нужно было разослать еще на прошлой неделе, но приглашениями занимался не он. Ими занималась Рэйчел. Точнее, она приставила к этому Симону. Кейтеринг, диджей, плакаты-мотиваторы, сувениры для гостей, аренда помещения. Тоби отвечал только за то, чтобы Ханна выучила нужный текст. Может, всё отменить? Как можно устраивать бат-мицву для девочки, если ее только что бросила мать? Но в то же время – разве можно отменить бат-мицву?

Когда он вышел на улицу после работы, перед ним простёрся остаток дня. Тоби не хотел заглядывать в приложение HR. Он хотел, чтобы пришла эсэмэска от Нагид и чтобы там говорилось, что она передумала и готова пойти с ним поужинать. Мысль о том, что еще один вечер придется провести в одиночестве, была невыносима. Он не мог это объяснить и не мог об этом не говорить. Он заглянул в телефон, чтобы узнать, что идет в кинотеатрах, но расписание не загружалось. Он все равно двинулся в сторону даунтауна. Он пойдет в кино. Нормальные люди, когда их дети в отъезде, ходят в кино.

Где-то в районе Шестидесятых улиц ему вдруг попался зоомагазин с большой вывеской на витрине: «Сегодня у нас ярмарка по пристройству животных». Он вошел, пытаясь приноровиться к запаху, и тут же встретился взглядом с миниатюрной короткошерстной таксой. У таксы был только один глаз.

– Можно его погладить? – спросил он у сотрудника магазина.

Сотрудник посадил дрожащего пса прямо Тоби на руки. Пес был размером с младенца, и Тоби держал его как младенца, почесывая ему пузо. Весь жесткий панцирь, кристаллизовавшийся на Тоби за эту неделю, начал размягчаться. Собака! Надо завести собаку! Дети давно хотели собаку, но в «Золотом» это было запрещено. Тоби и забыл, что, ища новое жилье, специально выбрал дом, в котором мелкие животные разрешались. С собакой у него пойдет совершенно другая жизнь. Верное существо, вокруг которого семья сплотится и восстановит утраченное. Он посмотрел на сотрудника магазина:

– Можно, я его возьму?

Он провел в магазине полтора совершенно излишних часа и вышел с пятью фунтами собачьей еды, двумя поводками, миской для воды, миской для еды, семью игрушками для погрыза и восьмифунтовой таксой, которой он дал кличку Бабблз (так собаку и записали в документах). Когда Ханна была в первом классе, она часто говорила, что хочет чихуахуа и назовет ее Бабблз. Но Рэйчел встала грудью. У кого есть время гулять с собакой? – спрашивала она. Кто будет за ней убирать? Кто будет покупать новую мебель?