– Я глубоко сожалею о гибели графа фок Варзов, – дриксенский фельдмаршал приподнял наполненный ровно на треть бокал. – Вы, герцог, слишком молоды, чтобы осознать: неприятель со временем становится частью жизни.

– Вынужден с вами не согласиться, – ответному жесту Валентина позавидовало бы зеркало. – Гений Лахузы донес мысль о привязанности к постоянным противникам до всех поколений. Я прочел «Час эпиарха» в четырнадцать лет, и монолог саймурского царя, узнавшего о смерти Иадори, заставил меня прослезиться. А ведь я сочувствовал анаксии и знал, что Иадори себя исчерпал, а его преемник нанесет саймурам сокрушительное поражение.

– Вот как? – удивился Бруно. – Известный вам Руперт фок Фельсенбург вряд ли способен на подобное проявление чувств.

– Возможно, мои знания о дриксенской драматургии поверхностны, но я не в силах припомнить ни одного произведения, которое могло бы растрогать господина фок Фельсенбурга, насколько я успел его понять. В свою очередь меня и, подозреваю, моего друга виконта Сэ не трогали и вряд ли тронут пьесы Дидериха, хотя, по всеобщему мнению, они достаточно сентиментальны.

– Моя мать высоко ставит «Песнь о Торстене», – как мог, подхватил знамя изящной словесности Арно, – ее всегда удивляло, что никто на ее основе не написал оперы или хотя бы драмы.

– Дриксен и так есть чем гордиться, – интендант даже пил воинственно. – Вспоминают старье те, у кого нет ничего, кроме прошлого. Уж если сочинять, то про сегодняшние победы! Конечно, вы бы предпочли слушать не о Трех Курганах, а о Торстене. Он для этого достаточно давно умер.

– Я бы не возражал, если б о Торстене сочинили оперу, – Бруно слегка поморщился, – но фок Марге-унд-Бингауэр предпочитает сочинять о нем манифесты. Это делает нежелательным как упоминание о Трех Курганах с нашей стороны, так и о Хексберг – с вашей.

– Сейчас обеим сторонам уместно упоминать Доннервальд и Франциск-Вельде, – фок Вирстен довольно удачно улыбнулся. – По долгу службы я лучше знаю дриксенских преступников, чем талигойских военных, но о герцоге Придде мне слышать доводилось. Вы избавили меня от неприятной обязанности выносить приговор фок Греслау.

– Приговор братьям фок Гетц вам выносить в любом случае, – фельдмаршал с брезгливой миной поднял лежавший рядом с его прибором колокольчик. – У меня подают шадди по-эйнрехтски. Разумеется, вы можете предложенные вам сахар и сливки не использовать.

– Благодарю вас, ваше высочество, – Спрут наклонил голову. – За шадди и за то, что фок Гетц понесет должное наказание.

– Вам, герцог, повезло, – интендант торжественно коснулся усов, в которых зеленели укропные крошки. – Фок Гетц-младший из тех генералов, которых можно застать врасплох. Именно поэтому ему не доверяли участвовать в полноценных кампаниях.

– Все зависит от того, как понимать слово «везение», – холодно возразил начальник штаба. – Если под ним подразумевать счастливое и неожиданное стечение обстоятельств, то бой, в котором пришлось принять участие нашим гостям, к таковым не относится. Герцог Придд, вы согласны?

– Я думаю, что более серьезному, нежели фок Гетц, военачальнику маршал Лэкдеми противопоставил бы генерала Ариго. Возможно, вы еще не знаете, но именно его отход от Печального Языка и ускоренный марш на соединение с основными силами отодвинул генеральную баталию почти на два месяца.

Не знай Арно о выходках однокорытника на Языке, он бы нипочем не догадался, что Придд говорит не с чужих слов. Дриксы и не догадались.

– Фок Рейфер был раздосадован догадливостью командующего талигойским авангардом, – фок Вирстен в самом деле был язвой. – Он полагал, что форт на Долгом мысу будут оборонять более упорно. Похоже, наш шадди.

Взмах вытканных крыл знаменовал очередную процессию с подносами. Арно украдкой принюхался: чем-то напоминающим шадди действительно пахло. Долговязый дрикс в фартуке с монограммой водрузил перед виконтом сверкающий подносик с чашечкой, сахарничкой, лебедем-сливочником и еще чем-то, похожим на пивную кружку с крышкой и еле заметным носиком. Как открывается это чудо, виконт не представлял – «быкодеры» полупленника-полугостя шадди не поили, а пива он не пил сам. Рассеянно повернув сливочник, Арно покосился на Бруно; тот нажал на самый верх ручки, и крышка, по-синичьи тенькнув, отошла. Запах шадди стал сильнее, мама наверняка бы сказала, что в нем ощущаются нотки шерсти и веника. Виконт подавил улыбку, по наитию вдавил пальцем что-то вроде бутона и угадал – кружка немедленно сдалась.

– На юге считают, что север готовить морисский орех не способен, – пошел в безнадежную атаку фок Вирстен.

– Я приложу все усилия, чтобы опровергнуть это мнение, – заверил Валентин. – Непривычный сорт, но я не знаток. Виконт Сэ, может быть, вы скажете больше?

– Увы, – а вот не скажет он, не скажет, и все! – Моя мать, полагаю, определила бы все имеющиеся в напитке ноты, но я Рафиано лишь наполовину.

– Сейчас вам лучше быть Савиньяком, – скрипнул Бруно, оскверняя сливками и так не лучший шадди. – Герцог Придд, я убежденный сторонник соблюдения традиций, в том числе и дипломатических, однако война склоняет к простоте. Сложившаяся ситуация подразумевает немедленные переговоры в очень узком кругу.

Когда мне доложили о подходе талигойского корпуса, я заканчивал письмо маршалу Лэкдеми. Ваше появление я склонен рассматривать как оказию, исключающую нежелательные вопросы. Для доставки письма достало б вашей доброй воли, но мне требуется немедленный ответ, поэтому с вами отправится адъютант графа фок Вирстен с должным конвоем. Я бы предпочел, чтобы его присутствие в вашем корпусе не разглашалось.

– Не сомневаюсь, что маршал Лэкдеми пойдет вам навстречу.

– Благодарю. – Бруно очередной раз приподнял колокольчик и велел вбежавшему ординарцу: – Пригласите капитана фок Друма.

Гусь щелкнул каблуками и исчез под тяжело колыхнувшимся лебединым крылом. Обычно виконт Сэ мародерских позывов не испытывал, но содрать бархатную прелесть, сунуть в мешок и презентовать Лионелю к Излому было бы восхитительно.

5

Что заметили, если заметили, те, кто смотрел в стол, алтарь, ару, Рокэ не написал, возможно, что и ничего; с Аконой, спасибо Придду, ясности было больше. Гоганни выскользнула из дома до того, как «подобный Флоху» шагнул в закатное никуда, и ее тревога полностью объяснялась услышанным разговором. Валентин, Арно и Райнштайнер с Ариго усиленно готовились к маршу и никаких странных ощущений и желаний не испытывали. Пока не уснули. То, что им притащили ошалевшие сплюшцы, можно было трактовать по-всякому, единственным островком в море разночтений была конская нога в яблоках. Грато из сна Арно сбросил Эмиля, когда тот либо проснулся, либо исчез в картине, хотя одно вполне могло быть изнанкой другого. Изнанкой!

Догадка ничем не подкреплялась, но создатель масок мог идти сходным путем. Лионель вытащил реликвию и поочередно вгляделся в черноту и серебряный блеск. Гальтарский лик скрытничал, и Савиньяк без малейшего усилия ощутил себя виконтом Валме, жаждущим выкинуть Рожу в Данар или хотя бы сунуть в сундук поглубже. Не красящий его порыв Проэмперадор сдержал, приняв к сведению, что жизнь со смертью могут в известном смысле оказаться изнанкой друг друга, и прошелся тремя дорогами еще раз.