покатился очередной фантазм: Жохова — ведьма-самоистязательница, мать ее — прорицательница, Пятахин сам видел, как она на болоте синих лягушек собирала…

Ну и так далее, а в промежутках бездарный тусклый свист через нос.

А потом Пятахин резко остановился и принялся рыться в карманах.

— Ну и? — спросил я.

— Компас потерял, — признался Пятахин. — Когда тряхнуло, из кармана вывалился…

И сделал неожиданный вывод:

— Это Жохова меня, наверное, прокляла.

— И что делать? — спросил я.

— А, ничего, — отмахнулся Пятахин. — Я заметил по солнцу, так и двинем.

Пятахин пальцем обозначил направление.

— Через полчаса будем там, — с отвращением сказал Пятахин. — А я надеялся, целый день ее будем искать, хоть отдохнем от этих… Слушай, Бенгарт, а тебе ведь Сандра нравится, да?

Я пожал плечами.

— Молодец, правильно действуешь. Я это к тому, что вот так и надо — друганешь с Сандрой, потом вместе в Раммштайн сваливаете…

— Я и так могу в Германию, — напомнил я.

— Ах, ну да, ты же швабская шкура. Так это, значит, голос крови. Она немка, ты немец, вот у вас и влечение, понимаю. А мне вот Снежанка нравится. Я ее еще в пятом классе наметил, только у нее сейчас Дубина в друзьях. Но это ничего, его скоро в полицейскую академию отправят.

— А она в училище химзащиты собирается, — немного испортил я ему настроение.

— В химдым, значит, едет, — не огорчился Пятахин. — А я тогда на филфак поступлю, там до химдыма рукой подать. И снова будем вместе, как Инь и Ять…

И Пятахин рассказывал, как здорово им будет жить со Снежаной, как они будут вместе ездить в Турцию, петь караоке и прыгать с парашютом, хорошо-то как.

Мы почти два часа пробирались в сторону ракеты и никак не могли пробраться, а он все болтал и болтал. А лес почему-то не заканчивался, тянулся и тянулся, хотя по солнцу мы шагали вроде верно, и все это в придачу накладывалось на боботанье…

Кошмар. Когда начался третий час, Пятахин пришел к выводу:

— Жохова меня, кажется, реально прокляла. Если бы не прокляла, мы бы не заблудились.

На самом деле как-то странно.

— Заклятье наложила — чтобы мы плутали и плутали.

— Просто один дурень компас потерял, — напомнил я.

— Я не виноват. Жохова прокляла, я и потерял. Теперь мы тут всю жизнь гулять будем!

Я подумал, что Пятахин все-таки с отклонениями.

— Пить хочется, — сказал Пятахин. — Жохова подсыпала вчера в кисель побольше соли, а потом сахара, чтобы скрыть. И вот теперь я мучаюсь.

На самом деле стало довольно жарко. Солнце разогревало землю, утренняя вода быстро испарялась, воздух над сыринами колыхался, отчего меж осин натягивались бесформенные радужные фантомы, так близко, что я пробовал их потрогать. Хотелось пить, Пятахин предлагал напиться из лужи, но я запретил, рассказав, как туристы из соседнего города пропали, а потом их нашли возле такой вот лужи, они сидели вокруг совсем дохлые, и лесные мыши уже отъели им носы.

Пятахин передумал пить, сказал, что еще немного помучается.

Два раза обходили топи. С виду вроде полянка полянкой, травка зеленая, цветочки синенькие, все так ровненько, солнечно, но топь топью, а вот когда шли туда, никаких топей, кстати, не встречали. Пятахин показал мне корягу, торчащую из зелени, и уверял, что это оленьи рога, старые олени приходят сюда петь лебединую песню, вот примерно как Жохова над прорубью…

Гарь.

Гарь мне больше всего понравилась. У деревьев были дочиста обгрызены ветки, отчего они стали похожи на черные карандаши остриями в небо, земля почему-то порыжела, наверное, из-за глины, и мухоморы, красные и совсем с виду игрушечные, весело прыгали под ноги. А дальше, в глубине темного мертвого леса, между черными сгоревшими стволами, подрагивали огненные капли. Воздух пылал рубинами, они висели перед нами безо всякой поддержки, между небом и землей, и я не мог никак понять — как. Это создавало какой-то невероятный объем, я стоял перед аквариумом, только в нем не было воды и стенок, вместо воды были солнечные лучи, которые отражались под разными углами.

— Однако… — сказал Пятахин, который, кажется, тоже проникся. — Роса в паутине застряла… Надо обойти, говорят, в таких местах пауки нехорошие…

Я не спорил.

Двинулись в обход. Паутина продолжала сиять, внутри нее проживал разноцветный дым, складывающийся в переливчатые образы, или казалось это мне…

Гарь закончилась так же неожиданно, как началась, выгорело километра полтора леса. Идя поляной, я еще долго оглядывался на это сиянье и жалел, что нет со мной камеры.

— А ты знаешь, что Жохова перед сном чеснок жует? — спросил Пятахин. — Я сам видел, достает из кармана головку — и жует, жует.

— Микробов, наверное, опасается, — предположил я.

— Да ничего она не опасается, ей просто нравится чеснок. А если по правде…

Он стал говорить тише:

— Она боится, что ты на нее ночью бросишься.

Я запнулся на ровном месте и чуть было не распорол щеку себе о сучок ели.

— Она сама призналась, — прошептал Пятахин. — Я слышал — жует чеснок и говорит — вот, боюсь, Витька Бенгарт на меня как-то странно посматривает…

— Я на нее не посматриваю! — не выдержал я, поддался.

— Да ладно! — махнул рукой Пятахин. — Признайся, были мыслишки — недаром она чесноком обороняется… Видишь дуб?

Пятахин указал пальцем.

— Вижу.

Неожиданный такой дуб, широкий, кора, как волны.

— Кто последний, тот баран! — крикнул Пятахин.

Я не понял сначала, а Пятахин уже бежал, рюкзак подпрыгивал у него на спине, как большой горб, и еще он гоготал, я не выдержал и рванул следом.

До дуба было метров двести. Я очень быстро нагнал Пятахина, а потом и опередил, добежал до дерева, стукнул по коре. Пятак подоспел через секунду, запыхавшийся.

— У тебя ноги длиннее, — сказал он. — Это не считается.

— Просто ворочать ими надо чаще, — возразил я.

— Да я кеды промочил, они тяжелые стали. Давай еще побежим, я тебя только так сделаю!

Пятахин поднял желудь, раскусил, пожевал, плюнул.

— Говорят, они от поноса помогают, — сказал он.

Сел, привалившись спиной к дереву. Я сел рядом.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Пятахин. — Заблудились, что ли?

— В петлю, наверное, попали, — ответил я. — Вместо короткой дороги длинным путем поперлись, такое бывает, если без компаса…

— А солнце как же? — Пятахин ткнул пальцем в небо.

— Солнце светит.

— Солнце светит… — передразнил Пятахин. — Слушай, а если Жохова нам компас заранее намагнитила, а? И мы с самого начала бродили туда-сюда неправильно.

— Солнце она тоже намагнитила?

— Запросто. — Пятахин почесал о кору затылок. — Она нас загипнотизировала — и мы теперь не видим, где солнце на самом