а вчера песни пела, — напомнил Пятахин. — Наверное, у нее кризис случился. Герасимов ее бросил, и она в батор обратно сбежала.

— Нет, — возразил Жмуркин. — Домой она никак не могла. Она все вещи оставила. А про кризис…

Мы все поглядели на Герасимова.

— Да нет, — он пожал плечами. — Никаких предчувствий вроде… Она всегда молчаливая.

— А зачем ты ее бросил? — подступила Жохова.

— Да я ее не бросал! — покраснел Герасимов. — Мы вообще с ней не очень знакомы были…

— Провалилась в сортир — и молчит, — ввернул Пятахин. — Стесняется. Они в баторе все такие стеснительные…

— Я могу сходить, посмотреть, — предложил Лаурыч неуверенно.

— Давай, — Пятахин хлопнул Лаурыча по плечу. — Сходи. И сам провались заодно.

— Я сама лучше. — Снежана плюнула на ногу Пятахину и направилась к туалету.

Остальные молчали. Немцы озирались растерянно, я тоже озирался. Лично у меня предчувствия были не очень. Я примерно представлял, что значит искать в лесу человека. Без собак, без раций, без какого-никакого вертолета. А тут еще волки в округе. А если она в эти холмы сунулась…

Снежана вернулась и сказала, что в туалете Рокотовой нет.

— А ты хорошо смотрела? — поинтересовался Пятахин. — Я знаю, у тебя ведь очень поверхностный подход к жизни.

— Можешь сходить, нырнуть, углубиться.

— Да не, я просто… Надо поглядеть, не пропало ли чего, — выдал Пятахин.

— По себе людей не судят, — заметила Снежана.

— Да я не об этом. Может, она еду взяла или еще что для похода. Может, она решила сразу в Германию дернуть? А что, запросто. Сбежит в Германию, скажет, что ее здесь травили…

Пятахин кивнул в сторону Жоховой.

— Я ее не травила! Я случайно… Я не хотела!

— Погодите-ка… — Жмуркин рванул в палату.

Он отсутствовал не больше минуты, а вернувшись, объявил, что пропала карта. Та самая, с источником.

— Сама, значит, решила источник отыскать, — ухмыльнулась Жохова.

— Вот и верь после этого германисткам, — вздохнул Пятахин. — Я в третьем классе переписывался с одной, так она мне во втором письме объявила, что больше всего любит шоколад с сушеными муравьями.

— Начинаем искать, — перебил Жмуркин. — Теряем время, кого не находят в ближайший день, того вообще редко находят. Вперед. Надо позвать…

Но Капанидзе был уже тут, стоял у стеночки, грыз семечки, щурился на солнышке. Никто, во всяком случае я, не заметил, как он появился, эти сельские жители совсем как ниндзя — возникают прямо ниоткуда, не слышно, как подходят, как уходят, мне бы так, я бы про нашего мэра статью написал, ну, как он на рыбалку ходит.

— Давид, у нас девушка исчезла, — сказал Жмуркин. — Думаем, в лес ушла.

Капанидзе кивнул, выслушал рассказ, почесался и сказал, что ему надо пару минут подумать, и стал думать и грызть ногти. Мы ждали. Терли глаза. Я смотрел на туман, ползущий через наш двор в сторону речки.

— А если ее урки похитили? — полушепотом спросил Лаурыч.

Жмуркин показал ему кулак. Солнце взошло окончательно.

Рано, сколько точно, не скажу, но солнце взошло уже изрядно, запустило по земле робких зайчиков, нарисовало на стене барака крестики, зачеркнуло нолики, но туман рассеять еще не успело, да и росу подсушить, отчего трава во дворе вспыхивала частыми бриллиантами.

— Так куда она пошла? — спросил Капанидзе.

— В прошлый раз мы остановились на поляне… Ну, где Пятахина покусал страус…

— Я сам его почти покусал, — вставил Пятахин. — От меня этот страус бежал, как сто тушканчиков.

— Это сейчас не важно, кто там кого покусал, — сказал Жмуркин, — важно найти Рокотову. Мы дальше не продвинулись, и я думаю, что Юлька решила пройти оттуда до холмов, этот сектор мы так и не охватили.

— Понятно все, — остановил Капанидзе. — Тогда туда и побежим.

— Сейчас только…

Жмуркин принес маленький серебристый чемоданчик, в таком в кино носят деньги, секретные чипы и ядовитые агенты, открыл. Внутри оказалось два оранжевых пистолета с толстыми стволами. Ракетницы.

— Собираемся по сигналу, — сказал Жмуркин. — Зеленая ракета — значит, Рокотову нашли. Все как увидят — идут на ракету.

— А если красная? — поинтересовался Пятахин. — Это значит, Рокотову нашли, но мертвую?

— Видимо, он неизлечим, — сказал Снежана.

— Его излечит хорошая пуля, — изрек Листвянко, не зная, что стихийно обращается к классике мировой литературы.

— В меня папа Жоховой два раза стрелял — и все мимо, — напомнил Пятахин. — Из пневматической винтовки.

— Рука просто дрогнула, — объяснила Жохова. — В следующий раз не дрогнет.

Вторую ракетницу Жмуркин вручил мне. Немного подумав.

— Вперед!

— А то Рокотова там все выпьет, нам ничего не достанется, — уточнил Пятахин.

Вошли в лес. Капанидзе пер уверенно, выбирая короткую дорогу, и скоро мы уже оказались на страусиной полянке, ее я запомнил надолго, еще бы, такие зрелища каждый день не приключаются, и мне казалось, что эта полянка располагалась все-таки подальше. Но Капанидзе, видимо, был большой мастер выбирать короткие дороги, я про такое слышал — если долго живешь в одной местности, то рано или поздно начинаешь узнавать тайные тропы.

На страусиной полянке разделились. Листвянко повел Снежану, Герасимова, Лаурыча и Гаджиева. Жмуркин взял немцев и Жохову, Капанидзе сказал, что ему помощники не нужны, он любит по лесу ходить в одиночестве, а мне достался Пятахин.

Я понимал, почему Жмуркин его ко мне прицепил — чтобы он не создавал остальным помех, не болтался под ногами, не гадил. Получалось, что моя миссия не искать Рокотову, а держать в узде Пятака, недаром мне выделили ракетницу, если что — пристрелю его.

Еще, кстати, Жмуркин раздал компасы и свистки, сказал не спешить, не упускать друг друга из виду, пожелал удачи и выразил уверенность в том, что Рокотову мы непременно отыщем.

Мы с Пятахиным двинулись, Жмуркин велел нам шагать ровно на восток, ну, мы и пошагали.

Пятахин тут же начал рассказывать про всех германисток, с которыми был знаком. Оказалось, что их было уже целых шесть штук, целый кружок германистики, обосновавшийся в Ярославле и планировавший германистический переворот…

Некоторое время я слушал, но очень быстро у меня устала голова, и я перестал воспринимать все это вранье про верхневолжских германисток, про дрессировку боевых соколов, в которой род Пятахиных преуспел еще со времен Алексея Михайловича, про то, что у него есть две настоящие фотографии сасквоча — он может показать. Я любовался природой.

Лес, толстые красные сосны, запах смолы, грибы то и дело попадались, но собирать их было не во что. Пятахина это, впрочем, не смущало, он выбирал боровики помясистее и жевал их сырыми, уверяя, что ничего страшного в этом нет, даже напротив, сплошная бескрайняя польза, поскольку в жареных грибах образуются канцерогенные