смолы, знавал он одну германистку из Нарьян-Мара, так вот, она однажды объелась печеными опятами…

Рокотовой на нашем пути видно не было, хотя я не особо и искал, как-то мне представлялось, что найдем Рокотову не мы, а Капанидзе, он ведь как ищейка, и нос у него двигается чуть ли не автономно от лица, нам бы самим не потеряться.

— Стоп, — сказал Пятахин километров через пять. — Надо отдохнуть.

— А Рокотову искать разве не будем?

— Нет, конечно, чего ее искать? Если она не утонула в туалете, то в лесу с ней ничего не будет. Страус ей побрезгует, волка она любого сама загрызет, а медведи здесь не водятся, их этот, как его… Дрынов на желчь и сало давным-давно сдал. А из шкуры унтов нашил. Так что нам можно не искать Рокотову, давай лучше пожрем.

— Нечего же…

Пятахин хмыкнул и достал из рюкзака краюху хлеба.

— Заработал непосильным трудом, помогал Снежане чистить морковь, — сказал он. — Только делить не будем, это неинтересно, знаешь, я не люблю делиться. Мы ее разыграем. Давай кто дальше плюнет, а? Или в ножички?

Пятахин достал перочинный ножик, проверил на ногте.

— С тобой в ножички? — усмехнулся я. — Ага, три раза. Ты мне еще «камень-ножницы-бумага» предложи.

— Можно ремень зубами перетягивать…

Я не очень хотел перетягивать ремень зубами, зубы у Пятахина наверняка крепкие.

— Давай висеть, — предложил я. — Повиснем вон на той сосне — кто первый сорвется, тот проиграл.

— Не знаю… Я на зубах висеть еще не пробовал…

— Да на руках, зачем на зубах?

Пошли к сосне, повисли. Пятахин тут же начал рассказывать про то, как он в прошлом году выиграл у сына директора хлебозавода диск с «Обителью Зла», они тогда поспорили, кто быстрее выпьет три литра кваса, и Пятахин выиграл.

А сейчас выиграл я, у меня пальцы сильные, а Пятахин лопух, он, вместо того чтобы сберегать силы и просто висеть, сосредоточившись, собственно, на висе, все болтал и свалился первым, чавкнув мхом и выругавшись.

Хлеб оказался вкусный, чуть кислый, плотный, мне как раз такой нравится, корка еще толстая — это лучше всего, наверное, если бы мне дали, я бы две буханки съел. Одну вареньем бы намазал, другую мягким сыром, и сидел бы, жевал, жевал, а потом мне обязательно попался бы камень, он бы царапнул зуб, я бы рассвирепел и сел бы писать статью «Хлебо-кирпичный завод»…

— Какое-то у меня странное настроение, — сказал Пятак. — У тебя бывает странное настроение?

— У меня оно всегда, — ответил я.

— Ну да… У меня тоже всегда, но обычно оно всегда странно-паршивое, а теперь странно-хорошее, даже не знаю. Последний раз такое было, когда моего старшего брата гадюка укусила…

Пятак хихикнул, на секунду предался воспоминаниям, поправился:

— Это я шучу, его медянка укусила на самом деле, а он думал, что гадюка, помирать собрался. Мне консольку завещал, а потом, когда опомнился, забрал, конечно…

Пятахин сковырнул с дерева кусок смолы, закинул в рот — совсем как Капанидзе, сообщил вдруг:

— Жохова на шефа все-таки запала? Как видит его, аж до пяток трясется, а?

Прекрасно. Бедный Жмуркин. Бедный любой, в чью сторону забилось сердце Жоховой Иустиньи. Впрочем, я не стал интересоваться подробностями, Пятахин ждал, но не дождался, плюнул кольцом, вскочил на ноги, сверился с компасом.

— Я вообще не понимаю всей этой паники, — сказал он. — Если честно, Юлька совсем не походит на человека, способного ходить по лесу, германистки, они совсем не такие. Ее наверняка уже нашли.

— А чего тогда ракеты нет?

— Да заело твою ракету, вот и все. Порох отсырел, мыши туда нагадили. Они уже где-нибудь сидят, шашлыки из нутрий жарят.

— Каких еще нутрий?

— Капанидзе мне рассказывал, что нутрии — самое то! Вкуснее курицы! А он такое местечко знает — там эти нутрии просто кишат. Вот сейчас они сидят — и шампуры переворачивают, а на каждом нутрия жиром трескает, лучок запекается, помидорки…

Я не большой ценитель нутрий, но Пятак описал это так аппетитно, что я понял, что тоже не отказался бы от жареной крысы, особенно с луком. Пятахин, впрочем, сам быстро утомился от рассказов про крыс, сделал себе передышку и стал учиться омерзительно свистеть носом, заявив, что если Гаджиеву можно бездарно хрипеть и это пользуется у народа популярностью, то он собирается выучиться высокохудожественно свистеть и покорить этим мир.

А я с чего-то попытался вспомнить, какое число сегодня, и никак не мог. Наверное, это все от электричества. Исчезло электричество, и информационный кокон вокруг нас мгновенно рассосался, и уже неясно, который день и сколько времени, и даже месяц не очень определен, лето, жизнь. Это мне нравилось.

Пятахин свистел носом, рычал, иногда плевал на встречное дерево и кричал «ого-го»… Так мы прошли километра два.

— О-па! — Пятахин хлопнул в ладоши. — Зеленая! Всё, нашли живой германистку! Можем возвращаться!

Он указал пальцем — над лесом взлетела зеленая ракета. Она летела медленно, лениво набирая высоту, брызгая в разные стороны сияющими каплями.

— Я так и знал, — Пятахин потянулся. — Она не могла далеко уйти, германисты все хилые. Могу поспорить — как только в лес вошла, так сразу поняла, что по лесу бродить — это не байду разную в библиотеке сочинять. Ладно, пойдем обратно, эти баторки и заблудиться по-нормальному не могут. Что за люди…

Он потряс компас, сверился с ним и двинулся в сторону ракеты, сделал шагов двадцать и упал.

И я тут же упал. Что-то случилось. Под ногами пробежала живая волна, она толкнула меня в пятки… Вздох. Со всех сторон, точно сам мир вздохнул вокруг нас.

Тихо сразу стало, только где-то вдалеке орали птицы.

— Землетрясение, кажется… — Пятахин сел, пощупал голову. — Вот это да… Не знал, что здесь бывает…

— Бывает. Здесь, кажется, разлом какой-то тектонический, Капанидзе говорил, что трясет.

Я тоже поднялся с земли.

— Разлом… Прикинь, мы приходим на поляну, а они там все провалились… — Пятахин хихикнул. — Одна Жохова осталась, стоит, курит…

Заманчивые перспективы.

— Разве Жохова курит? — удивился я.

— Конечно, — Пятахин отряхивал с одежды мох. — Конечно, курит. Как кочегарка. А как покурит, себя сразу бичует плеткой.

— Бичует?

Пятахин на полном серьезе кивнул.

— Она еще на дровах спит, — сообщил он. — Чтобы грехи компенсировать. Идет в сарай, выбирает самые кривые и суковатые дрова…

Я понял, что Пятахин начал гнать, и перебил:

— Пойдем поскорее.

— Пойдем-пойдем. Я просто хочу сказать, чтобы ты шефу передал, чтобы он с Жоховой не связывался. У нее маманя колдунья реальная, она наверняка Жоховой приворотное зелье выдала…

Дальше я не слушал, дальше