Балет «Видение розы» – это шедевр Михаила Фокина, который отцу удалось сохранить, воссоздать в течение десяти лет! И это, видимо, был еще заряд энергетики, которая передалась брату Андрису, и сейчас он продолжает традицию восстановления спектаклей из «Русских сезонов» Сергея Дягилева. В условиях советской действительности Михаил Фокин, который умер в 1942 году в Нью-Йорке, был невозвращенцем, и популяризировать его творчество никто не хотел. Но когда этот мини-балет появился на сцене Большого театра и продюсер американских гастролей труппы Соломон Юрок увидел его, он поставил условие, чтобы балет был в Нью-Йорке.

В Нью-Йорке произошел удивительный случай, который отец описывает в своей книге, когда после премьеры балета «Видение розы» к нему подошла маленькая девочка и протянула листок, на котором было написано по-английски: «Я – Изабель Фокина, внучка Михаила Фокина, прошу у Вас автограф». Отец был растерян и потрясен перед этой маленькой девочкой, которая как бы перекинула мостик между Михаилом Фокиным, «Русскими сезонами», мостик, который перекинулся над теми десятью годами, над тем временем, в которое шло восстановление маленького шедевра. Это был трогательный и щемящий момент. Тогда отец поднял глаза и увидел Виталия Фокина, сына Михаила Михайловича, и потом их долгие годы связывала тесная дружба и переписка.

И, конечно, невозможно забыть о роли Красса в «Спартаке», которая стала непревзойденной. До сих пор можно увидеть молодых интересных исполнителей роли Спартака, но Красс все же остался непревзойденным. Это было слияние удивительной работы хореографа и умного, талантливого танцовщика. А потом разрыв на пике творческого слияния и сотрудничества с Григоровичем, о котором очень жалел отец, к сожалению, произошел. Но момент, когда создавался «Спартак», наверное, был самым счастливым моментом в жизни нашего отца. Это замечательно, когда удается создать коллектив единомышленников, которые влюблены в идею спектакля. И это всегда чувствуется в труппе, что создается нечто значительное. Гениальная музыка Хачатуряна, которая была пересмотрена Юрием Николаевичем с его режиссерской точки зрения, потрясающие костюмы и декорации Вирсаладзе создали удивительное сценическое пространство. Зрители приходили в Большой театр, у них возникало ощущение, что они находятся не в обыкновенном театре, а в Колизее. Сегодня, гастролируя по разным странам, мы понимаем, как потрясающе эти декорации вписываются в любые театры мира. Этот спектакль проходил в Греции, в амфитеатре, и в Риме, и думаю, что дружба с режиссером Франко Дзеффирелли началась именно после того, как он увидел этот спектакль и такого уникального артиста-танцовщика. Надо отметить, что с Владимиром Викторовичем Васильевым, исполнителем роли Спартака, был совершенно фантастический партнерский дуэт: дуэт не мужчины и женщины, как в балете было принято, а совершенно уникальное соперничество, которое привело к такой ядерной реакции. Дело в том, что партию Спартака готовили два танцовщика – Владимир Васильев и Марис Лиепа. Как получилось, что один стал Спартаком, а другой – Крассом? Поначалу партия Красса отдана была артисту Владимиру Левашову, и партия не была танцевальной. На одной из репетиций отец пытался что-то объяснить, предложить Григоровичу и Васильеву, и встал на позицию Красса. Григорович заметил, наступила пауза, и он сказал: «Марис, а вы не хотели бы попробовать партию Красса?» Это было очень неожиданно, но очень интересно. Как пишет в своих воспоминаниях ученик отца Борис Акимов (отец ввел его вторым составом на партию Красса), когда первый раз на верхней, репетиционной сцене Большого театра прошла репетиция, где отец прошел Красса, труппа была ошеломлена. Все ходили и говорили: «Вы видели Лиепу в Крассе? Это непередаваемо, это что-то необыкновенное!» С этого момента начался другой спектакль, сложился костяк – четыре персонажа: Спартак – Фригия (Вл. Васильев, М. Лавровский) – (Е. Максимова, Н. Бессмертнова), Красс – Эгина (М. Лиепа – Н. Тимофеева). Четыре мощных актерских работы, четыре выдающихся исполнителя.

Отец мечтал, чтобы Андрис станцевал Красса. Я помню, как он говорил: «Но мы сделаем совершенно другой образ». И мне очень жаль, что этого не случилось, потому что мне кажется, что именно содружество и работа отца и сына дали бы новое звучание этой роли. Сейчас такое ощущение, что исполнители, которые идут за отцом, находятся как будто в тупике. Я помню, как отец говорил: «Мы сделаем совсем другого Красса, он будет молодой, яркий, дерзкий!» Сшили даже костюм: Андрис с Ниной Ананиашвили должны были на одном из конкурсов танцевать Адажио Красса и Эгины. Андрис репетировал: отец показывал, а он записывал все на магнитофон (тогда не было видео). То же произошло и с «Видением розы» – Андрис записывал, потому что понимал: каждый приход отца в зал для него – подарок судьбы. Но это была уже запись на видео, и по этому видео я тоже входила в этот спектакль. Я слушала и смотрела репетицию Андриса с Ниной Ананиашвили, и когда отец говорил им замечания, у меня было полное ощущение, что и я тоже репетирую с отцом.

Мой брат Андрис Лиепа вспоминает: «Мне кажется, что приход в Большой театр Григоровича абсолютно поменял менталитет танцовщиков. Помимо актерских ролей стали появляться новые пластические открытия, и таким открытием была «Легенда о любви» 1964 года. Этот спектакль уже шел на сцене Кировского театра с огромным успехом, но войти в спектакль, который уже идет и поставлен на другого человека, и сделать что-то, чтобы это запомнилось, – очень сложно. И, наверное, «Легенда о любви» – это тот спектакль, который отцу очень удался, потому что он обладал совершенно фантастическими руками, чувством позы и музыкальностью. Он был не просто танцовщик, а очень думающий танцовщик. Ему подошел и костюм, и восточная чалма, и корона с двумя красивыми красными факелами. Я был ребенком, и на меня это произвело неизгладимое впечатление: я пришел домой и слепил отцу из детского пластилина фигуру Ферхада с короной. Помню, что ему очень понравилось».

Ферхад – главный исполнитель спектакля «Легенда о любви» – надевает корону только в дуэте с Мехменэ Бану. А художник Симон Вирсаладзе, мастер балетного костюма, одел Ферхада в трико-комбинезон интересного зелено-голубого цвета с белой чалмой, с большим вырезом-вставкой на груди. Казалось бы, все очень просто, но очень стильно. В этом костюме особенно выделяются кисти – они становятся говорящим инструментом танцовщика. И все отмечали, что пластика Мариса Лиепы в этом спектакле была совершенно феноменальной.

Однажды, когда я сидела на диванчике в углу гримерной отца перед спектаклем «Легенда о любви», а он готовился к роли Ферхада, он вдруг спросил меня: «А ты знаешь, о чем этот спектакль?» Помню, меня совершенно потрясло, что отец обратился ко мне в момент подготовки к спектаклю, когда нужно сидеть тихо, не смотреть «под руку», не болтать ногами и не дышать даже. У него было хорошее настроение, ему хотелось общения, и он стал мне рассказывать историю этого спектакля: о любви Ферхада и Ширин, о Мехменэ Бану, которая тоже любит Ферхада. Я никогда не забуду этот рассказ и то, как он заворожил меня.

Вспоминая о ролях, об удивительном даре балетного актера, мы бесконечно признательны нашему отцу за тот дар отцовства, чутья, родительского таланта, который дал ему Господь: он не закрыл для нас двери своей внутренней мастерской. Он открыл для нас профессию и никогда не казался на своей высоте недосягаемым. Он говорил: «Ребятки, если вы хоть чуть-чуть постараетесь, какая у вас может быть интересная жизнь!» Он будто бы подтягивал нас к себе, все время: его реакция на то, что мы делали, его внимание на наши незначительные поначалу выходы на сцену, с того момента, когда мы станцевали первый раз в «Вальсе» в балете «Спящая красавица» (мы репетировали дома с шарфиком, который изображал у нас гирлянду из роз); его первые фотографии из-за кулис. Он никогда не говорил с нами с высоты своего положения в профессии, поэтому нам казалось так легко до него дотянуться: с одной стороны, мы понимали, что наш отец где-то там, наверху, но с другой стороны, мы должны до него дотянуться. И думал ли он когда-нибудь, что в нашей семье будет три народных артиста? Мы никогда об этом не задумывались и не стремились к этому, но я думаю, что он бы был этому рад…