Илзе: Кстати, так же готовятся спортсмены, и это очень верно. А что ты начал танцевать, когда были эти репетиции?

Андрис: Тогда у нас в школе шли спектакли, и в некоторых из них я танцевал. Это был балет «Коппелия», я танцевал «друзей Франца» – там была большая вариация, где танцевали шестеро друзей. И была четверка в балете «Тщетная предосторожность». Там уже надо было делать туры, какие-то сложные движения, и мы первый раз выехали в Ленинград на смотр балетных училищ.

Илзе: Андрис, ведь тогда это было, действительно, большое событие – съезжались главные училища страны, и к этому было очень серьезное отношение. Если помнишь, наш отец в пятидесятых годах приезжал из Риги в Москву на такой смотр хореографических училищ.

Андрис: Для смотра в Ленинграде хореограф Вакиль Усманов поставил номер на меня и двух девочек, который назывался «Сонет». До меня этот номер уже танцевали, но он красиво прозвучал на музыку Марчелло Баха, был очень стильный и сделан а’ля Ренессанс. Было не много техники, красивые поддержки и очень интересная пластика. На этом смотре я исполнял два номера: гран па из балета «Тщетная предосторожность» с Леной Макаровой, и с двумя девушками постарше танцевал «Сонет» – это было красивое па-де-труа.

В предпоследний год обучения у меня уже были сольные номера, и я понимал, что меня готовят к главной партии в «Коппелии». С Александром Александровичем мы начали репетировать вариацию из этого балета. Все каникулы я провел в работе, в движении: очень много катался на скейте, бегал – развивал ноги, чтобы они стали более выносливыми.

Илзе: Это отец нам открыл, что балет нужно обязательно дополнять спортом и что это поможет нам в профессии.

Андрис: Отцу было легче, потому что он начинал со спорта и очень им увлекался – плавал, бегал, прыгал специально. А я начал эти вещи подхватывать на последнем курсе обучения. Тогда педагог Виолетта Майниеце вела у нас историю балета, мы изучали историю семьи Тальони, и я узнал, что Тальони-папа заставлял свою дочь каждый день делать по двести плие-релеве – это приседание и подъем на полупальцы. Я стал этим пользоваться и почувствовал, что мои ноги начинают толкать меня вне зависимости от усталости. То есть в любом состоянии я мог сделать движение, и начала появляться стабильность.

Прокофьев начал строить для нас выпускной экзамен, и многие вещи отдавал мне – центральные движения на середине, прыжки. С нами тогда учился Виктор Еременко – очень талантливый молодой танцовщик.

Илзе: Виктор Яременко, которого ты потом взял в свой проект «Русские сезоны – XXI век», и под твоим руководством он блистательно станцевал раба в балете «Шахерезада». Он стал народным артистом Украины и много лет возглавлял труппу Киевского театра оперы и балета.

Андрис: Еще с нами учился Павел Романюк – он уехал в Молдавию. Из «прокофьевского гнезда» вышла плеяда замечательных артистов – Алексей Фадеечев, Ирек Мухамедов, будущий руководитель западных трупп Дьюла Харангозо, Сергей Соловьев, Николай Дорохов, Валерий Лантратов. Среди молодого поколения отличались – а сейчас занимают ведущие позиции в балетных труппах – Юра Клевцов и Сережа Филин. Был еще один хороший выпуск, а потом Александр Александрович Прокофьев уехал за границу и десять лет работал в Германии.

Андрис: С Прокофьевым у нас сохранилась крепкая дружба, а тогда у него получилось превратить наш экзамен в настоящее событие. В фонотеке отца мы нашли музыку – этюды Черни. Они очень нравились моему педагогу, и он сказал: «Андрис, запиши эту музыку». К выпускному экзамену с нашей пластинки была сделана запись, и коду мы делали не под рояль, а под оркестровое исполнение. Это был фурор – тогда такого никто не делал. Руководство было недовольно, но получился настоящий спектакль: этюдов Черни прозвучали в залихватском молодом исполнении, и все трюки в конце экзамена мы сделали именно под музыку этюдов Черни.

Илзе: Андрис, а как отец относился к переменам в твоей артистической жизни, как он комментировал то, что в твоей жизни появился Прокофьев?

Андрис: Отец видел мои успехи уже тогда, когда я занимался в классе Рахманина. А у Прокофьева он понял, что я начинаю осваивать технику, без которой современный балет просто невозможен. Артист балета должен обладать определенными техническими навыками – это серьезный набор из сорока-пятидесяти элементов, без которых балетный танцовщик состояться не может.

Илзе: Как говорила Ваганова, «большой артист начинается там, где техника безупречна».

Андрис: Мне было очень интересно работать у Прокофьева. Отец всегда немножко досадовал, что педагоги не очень следят за руками, но это тенденция современного обучения. Руки «дошли» у меня в тот момент, когда я начал с отцом репетировать «Видение розы». Наверное, это объективная реальность, потому что заниматься руками, не занимаясь ногами, практически невозможно. Когда ученик начинает следить за руками и не может сделать два тура и три пируэта, то никакого результата это не дает.

Потом Александр Александрович Прокофьев вывел меня на балетный конкурс. К тому времени Нина Ананиашвили уже была лауреатом конкурса в Варне, а меня подтягивали: сначала мне пришлось просматриваться отдельно, без Нины, в Зале Чайковского в середине сезона, потом – на верхней сцене Большого театра мы уже вместе с Ниной показывали «Корсар». И в конце июня, сразу после выпускных экзаменов, состоялся Международный конкурс артистов балета, на котором мы должны были танцевать несколько номеров из «Корсара», «Спящей красавицы», «Коппелии» и номер «Юность» хореографа Мартиросяна на музыку Таривердиева. Это был первый мой опыт общения с композитором.

Илзе: И этот конкурс принес тебе первую Золотую медаль. Нина получила Гран-при в младшей группе.

Андрис: Председателем жюри был Юрий Николаевич Григорович, жюри представляли Софья Головкина, Роберт Джоффри, Алисия Алонсо, Галина Уланова. Это был настоящий суперконкурс: когда артист балета показывался такому жюри, то он становился известен всему миру.

Перед одной из репетиций на основной сцене ко мне подошел фотограф и попросил разрешения сфотографировать меня. Я сел на фоне зала Большого театра, призадумался, и он сделал фотографию. После конкурса американский балетный журнал «DanceMagazine» напечатал мою фотографию на обложке. Так мое «золото» в младшей группе было отмечено попаданием на обложку западного журнала. Но мы жили в Советском Союзе, отношения с Америкой были сложные, и в Большом театре мне сделали замечание.

Илзе: Андрис, после конкурса ты пришел в Большой театр, и твоя победа должна была быть неким трамплином, ты должен был сразу начать танцевать. Но попал в кордебалет и выходил в опере «Аида» невольником, танцевал татар в «Иване Грозном», и никто не собирался предлагать тебе отдельных ролей и партий. Что за время это было для тебя психологически? Что помогало не пасть духом? Как ты это переживал?

Андрис: На самом деле мне повезло. По прошествии времени я понимаю: наверное, не совсем был готов к тому, чтобы сразу начать репетировать «Жизель» или «Лебединое озеро», хотя об этом и мечтал. Па-де-де из «Спящей красавицы», которое я исполнил очень достойно, хорошо, было станцовано как бы по-детски: физически мне нужно было еще дорасти. И все четыре года в кордебалете, я очень много работал над своей техникой, ходил в класс солистов к Мессереру. По распределению я попал в класс к педагогу Шамилю Ягудину, так как была очень большая труппа, и там занимался с десяти утра. А потом переходил в класс солистов и с одиннадцати до двенадцати занимался еще и у Мессерера.