Барри чувствует, как внутри закипает гнев.

– Послушай меня, Маркус, – говорит он. – Никакого прогресса не происходит. Прямо сейчас мир вспоминает про кресло памяти, а за мертвыми воспоминаниями последует ядерный апокалипсис.

– Почему бы это?

– Потому что противник думает, что США меняют историю.

– Это по-твоему, – возражает Слейд. – А по-моему, ты мне просто мозги компостируешь.

Барри встает и тоже шагает к стеклу.

– Я видел слишком много ужасов, их на тысячу жизней хватит. Нас с Хеленой чуть не убило ракетной атакой в Денвере. Я наблюдал, как взлетает на воздух Нью-Йорк. Сотни миллионов человек только что ясно вспомнили, как четырежды погибли от ядерной бомбардировки.

Хелена показывает Барри телефон:

– Пришло предупреждение об атаке. Я иду в лабораторию.

– Обожди минутку, – просит Барри.

– Мы слишком близко от Сан-Франциско. Мы это уже обсуждали.

Барри яростно смотрит на Слейда сквозь стекло:

– Что это за особая дорога?

Слейд отходит и садится на койку.

– Я семьдесят лет прожил ради этого вопроса, а ты вместо ответа будешь в пол таращиться? – рычит Барри.

Хелена мягко кладет ладонь ему на плечо.

– Мне нужно идти.

– Подожди.

– Я не могу. И ты это знаешь. Я люблю тебя. Увидимся в следующий раз, продолжим работать над кротовыми норами. Что нам еще остается?

Барри оборачивается, чтобы ее поцеловать. Потом Хелена убегает, ее торопливые шаги цокают по металлу спиральной лестницы.

В подвале теперь только Барри и Слейд. Барри достает телефон и показывает Слейду сообщение о воздушной тревоге, о ракетной атаке на множественные цели в Соединенных Штатах.

Слейд ухмыляется:

– Я ж говорил – ты меня убил, похитил и сейчас, надо полагать, нагло врешь прямо в глаза.

– Это правда. Я клянусь!

– Докажи, что это не фальшивое сообщение, которое ты сам себе послал. Я хочу видеть все своими глазами – или пошел в задницу.

– Времени нет.

– Я никуда не тороплюсь.

Барри шагает к стеклянной двери, достает ключи и отпирает замок.

– Что? – удивляется Слейд. – Думаешь выбить из меня ответ?

Барри действительно с огромным удовольствием расколотил бы ему сейчас башку об стену.

– Идем, – говорит он.

– Куда?

– Посмотрим на конец света вместе.

Они поднимаются по лестнице, идут между стойлами, выходят из конюшни и шагают по высокой траве к вершине холма, пока не оказываются высоко над ранчо. Взошла луна, местность вокруг хорошо видна. В нескольких милях к западу лунный свет переливается на волнах Тихого океана. На юге мерцают огни Сан-Франциско.

Какое-то время они молча сидят на траве, потом Барри спрашивает:

– Зачем ты убил Хелену в первой временной линии?

Слейд вздыхает.

– Я был никем. И ничем. Брел по жизни, словно лунатик. И тут передо мной открывается… дар. Возможность прожить все заново. Думай обо мне что хочешь, но я все же поделился креслом с другими.

Над «Золотыми воротами» расцветает шар ослепительно-белого света, озарив небо и море сильнее, чем в ярчайший полдень. Барри инстинктивно отводит взгляд. Когда он снова смотрит в ту сторону, видно, как ударная волна распространяется по заливу к центру города.

Когда над Пало-Альто взрывается вторая боеголовка, Барри переводит взгляд на Слейда:

– Как по-твоему, сколько людей умерло в этой вспышке за долю секунды? И сколько еще умрет в муках от радиации в ближайшие несколько часов, если Хелена не оборвет временную линию? В Сан-Франциско сейчас то же самое, что и по всей Америке. И в городах наших союзников. А мы в ответ шарахнули всем арсеналом по России и Китаю. Вот к чему привели твои величественные мечты! И это происходит в пятый раз. А ты, зная, что вся эта кровь на твоих руках, так и будешь тут сидеть? Маркус, ты вовсе не дал человечеству прогресс, ты нас на муки обрек! У человечества после этого нет будущего!

Слейд без какого-либо выражения на лице смотрит, как в небеса вздымаются, подобно гигантским факелам, два огненных столба. Освещение в Сан-Франциско, Окленде и Сан-Хосе погасло, но сами города тлеют, словно угли разбросанного костра.

До них доходит звуковая волна от первого взрыва, она подобна грому пушечного выстрела, отдающемуся эхом в холмах. Земля под ногами вздрагивает.

Слейд потирает свои голые предплечья.

– Вам нужно вернуться в самое начало.

– Мы уже пытались. И не один раз. Хелена возвращается в тысяча девятьсот восемьдесят шестой…

– Вы мыслите линейно. Нужно в начало не этой временной линии возвращаться. И не предыдущих пяти или там шести. А туда, откуда все началось – в первоначальную линию.

– Она осталась только в мертвых воспоминаниях.

– Именно. Нужно туда вернуться и все перезапустить. Это единственный способ сделать так, чтобы люди ничего не вспомнили.

– Но мертвое воспоминание нельзя записать!

– А вы пробовали?

– Нет.

– Действительно, это так сложно, что сложней и не придумаешь. Скорее всего ничего не получится, что означает смерть. Но возможность существует.

– Откуда ты знаешь?

– Хелена нашла этот способ – у меня на платформе.

– Врешь. Если бы она его нашла…

Слейд смеется:

– Тормозишь, Барри. Я-то откуда, по-твоему, знаю, что способ действительно работает? Потому что сам им воспользовался, как только мы его нашли. Вернулся в мертвое воспоминание и перезапустил временную линию, прежде чем Хелена сама сообразила. – Он щелкает пальцами. – Бабах – и стер ее память об этом открытии. Ее и всех остальных.

– Зачем?

– Потому что любой, кто про это знает, мог бы поступить так, как ты сейчас предлагаешь. Мог бы отнять у меня кресло, сделать так, чтобы его вообще никогда не было. – Слейд смотрит Барри в глаза, в его зрачках отражается пламя пылающих городов. – Я был никем. Последним торчком. Профукал собственную жизнь. Кресло сделало меня особенным. Дало шанс изменить весь ход истории. Такими вещами рисковать не станешь. – Он качает головой, улыбается. – И потом, в этом, согласись, есть определенная элегантность. Воспользоваться открытием, чтобы его же и стереть.

– И откуда именно все началось?

– В первоначальной временной линии я убил Хелену пятого ноября две тысячи восемнадцатого года. Вернитесь как можно ближе к тому дню и… остановите меня.

– Но как мы…