Мои родители, мой будущий ребенок, который сейчас размером всего с апельсин, и Лоренцо – все они на одной чаше весов. А на другой чаше – Патрик и четверо моих детей. Какой бы выбор я ни сделала, над каждым из них, точно грозовая туча, висит свой вариант судьбы; и оба эти варианта, очень отличные друг от друга, кажутся одинаково неизбежными: я могу либо остаться здесь и ждать, когда преподобный Карл в очередной раз повернет маховик в своей ужасной игре, либо уехать вместе с Лоренцо и, сидя в первом ряду, на самых лучших местах, смотреть, как Европа валится на колени.

Лоренцо, и так стоящий совсем рядом, приближается еще на дюйм, и этого достаточно, чтобы наши руки соприкоснулись. Ах, какое это настоящее, какое чудесное ощущение – когда он гладит меня по руке своими длинными пальцами!

Вот только этого недостаточно.

Уже почти семь часов вечера, когда я, наконец, сворачиваю на нашу подъездную дорожку. Небо еще совсем светлое, и просто невозможно себе представить, какие темные холодные дни наступают с приходом зимы.

Но темные дни непременно наступят. Зима всегда приносит и тьму, и стужу.

Патрик придумал для Сони и близнецов некую белую ложь насчет отсутствия Стивена – я, впрочем, не совсем уверена, что эта ложь такая уж белая, – и, похоже, совершенно их успокоил, именно поэтому они сейчас так увлеченно играют в три настольных игры одновременно и отнюдь не горюют из-за того, что их старшего брата нет дома. Соня все же на минутку отрывается от игры и подбегает, чтобы обнять меня.

– Я выигрываю! – гордо сообщает она. – Опять!

Удивленно подняв бровь, я перевожу взгляд на Патрика, и он объясняет, быстро глянув в сторону детей и целого леса пластмассовых фигурок на столе:

– Я им сказал, что Стивен на пару дней поехал в гости к одному своему приятелю. Сэм, Лео, присмотрите пока за сестренкой, а мы с мамой немного погуляем по саду.

– Мы пойдем гулять? – спрашиваю я.

– Да, Джин, пойдем. Возьми-ка, – он протягивает мне только что откупоренную бутылку пива, – тебе, возможно, это пригодится.

Джин. Не «детка», не «милая», а «Джин». Значит, настроение у Патрика деловое. А может, он просто трусит? Что ж, вполне возможно. За последние двадцать четыре часа я совершила, по крайней мере, два преступления. Или даже больше, если еще считать мои фокусы с почтой.

– Пошли. – Открыв заднюю дверь, Патрик ведет меня в самую дальнюю часть сада, как можно дальше от дома, а потом спрашивает: – Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Я нервно сглатываю. Я не уверена, что хуже – то, что я украла конверт с планами проектов и тайком их прочла, или то, что я сегодня полдня провела с Лоренцо? Или еще то, что я уже два с половиной месяца беременна? И об этом тебе, Джин, ни в коем случае забывать нельзя!

Патрик смахивает со лба соломенную прядь волос.

– Слушай, Джин. Я ведь знаю, что ты была у меня в кабинете.

– Я просто хотела поговорить с отцом по скайпу, – пытаюсь вывернуться я.

– Неплохо, детка, но не подходит. Я проверил список вызовов по тому телефону, что на кухне.

Ну что ж. По крайней мере, мы вернулись к «детке».

Он садится на край скамьи и тянет меня за руку, чтобы я села рядом. Я невольно пячусь, и он усмехается:

– Я вроде бы не кусаюсь.

Моя правая рука машинально ползет к горлу, и я плотней закрываю шею воротником – просто на тот случай, если я притащила домой «сувениры» в виде синяков после нашего с Лоренцо свидания в «крабьей норе».

– Хорошо-хорошо, – торопливо говорю я и сажусь рядом с Патриком.

– Я однажды видел, как казнили человека, – говорит он, глядя прямо перед собой в заросли азалии, которые теперь, поздней весной, давно уже отцвели и утратили свои буйные краски. – Это было в прошлом сентябре. Точнее, первого сентября. В два часа двадцать три минуты пополудни.

Я не знаю, что на это сказать, и задаю первый же вопрос, который у меня возникает:

– Ты даже время помнишь? Да еще так точно?

– Да. До этого я никогда не видел, как убивают человека – мужчину или женщину, все равно. Да я, черт побери, никогда не видел даже, как убивают животных. Видишь ли, это зрелище как бы навсегда застревает в башке, и никуда от него не деться. В общем, этот парень был из моего офиса. Младший научный сотрудник, занимался связями нашей администрации с другими организациями вроде Национального Научного Фонда, Центра по контролю и профилактике заболеваний и так далее. Этот Джимбо любил вместо названий этих организаций пользоваться аббревиатурами, ставя нас в тупик. Вообще-то его звали Джим Борден, но мы дали ему прозвище Джимбо. Хороший парень. У него была молодая жена и девочка примерно Сониных лет или, может, на год моложе. А еще он любил рассказывать всякие смешные истории. Вот и все, что я о нем помню. Разве это не смешно, Джин?

Нет, это совсем не смешно, но я киваю.

Патрик делает глоток пива и вытирает губы.

– У него, у Джимбо, было еще одно смешное свойство: он все время моргал. То есть моргал, словно у него ресничка в глаз попала или пылинка. Моргал он обычно три раза. Морг, морг, морг. И как-то так, что не все это замечали. Зато я эти его моргания видел очень даже часто. Ты когда-нибудь видела, чтобы люди так моргали?

Я киваю.

– Да-а… Но, в общем, этот Джимбо большую часть времени ходил, опустив голову, шуршал своими бумажками и делал бесконечные копии. И каждый день часа в три куда-то уходил, говоря, что у него важная встреча с одним человеком на противоположном конце города. Сперва он что-то долго складывал в свой портфель, а потом сразу исчезал. Не знаю уж, замечал ли это кто-нибудь еще, сначала, по-моему, нет. Интересно, что его портфель, когда Джимбо возвращался назад, выглядел куда более легким. Это было заметно по тому, как он им размахивал. Но я никогда и никому об этом не говорил. Никогда и никому.

Мое пиво уже стало совсем теплым, и пить мне его совсем не хочется. Я ставлю бутылку на бордюр и, повернувшись к Патрику, говорю:

– Но ведь кто-то же его засек?

– Кому-то всегда удается их засечь, детка. Всегда. Раньше или позже, а ты все равно засыплешься, черт побери! – И, помолчав, Патрик решает пояснить: – Я не тебя, детка, имею в виду. «Ты» – это я в общем смысле. – Он ласково треплет меня по руке, и я снова замечаю только одно: какие чистые у него руки. – Он-то наверняка чувствовал, что это вот-вот случится. Джимбо то есть. Потому что за неделю до того, как его расстреляли, он пришел ко мне. И прямо спросил, неужели я такой же «истинный», как все. – Патрик как-то очень невесело усмехается и спрашивает: – Кое-кому, наверное, я кажусь очень даже неплохим человеком, а ты как думаешь?

– Да. Я тоже считаю тебя очень даже неплохим человеком. – Плохим мне Патрик никогда не казался, просто каким-то чересчур тихим, покорным, боящимся лишнее слово вымолвить. Но вслух я этого, разумеется, не говорю. Я уже понимаю, к чему он клонит.