в форме Саймона, то я даже и не знаю, как со всем этим справлюсь. Сколько раз возникали моменты, когда я с большой радостью попрощалась бы с Саймоном навсегда, прямо дала бы ему пинка под зад и пожелала бы: «Скатертью дорожка!» Но он был прав. Нас с ним связывает так много, мы с ним так много соли съели вместе, нас объединяет общее прошлое, и если сейчас он исчезнет из моей жизни, то я совсем потеряюсь и не смогу разобраться, кто я и что я такое. Так что лучше бы нам сменить сейчас тему и не вдаваться в детали.

– Саймон, – твердо произнесла я, – ты зачем ко мне пришел?

– Хотел сказать про Мариссу. Хотел узнать твое мнение, правильно ли я поступил.

– Какая разница, что думаю я. Важно. Что. Ты. Думаешь. Зачем тебе мое мнение?

– Потому что… я ценю твое мнение.

– Потому что я всегда права?

– Не всегда. Ты просто думаешь, что ты всегда права. Это не одно и то же.

– Вот здесь ты ошибаешься. То есть ты хочешь знать мое мнение, потому что я всегда права?

Саймон понурился.

– Послушай, Саймон. Мое мнение в данной ситуации вообще не играет роли. Ты сам как считаешь? Ты правильно поступил?

– Да. То есть я думаю, что правильно. Скорее всего. Почти наверняка.

Тут вздохнула я.

– Нет, так не пойдет, давай еще раз. Что ты чувствуешь по поводу разрыва с ней?

На лице Саймона появилось выражение ужаса, которое всегда появляется, если его заставляют говорить о чувствах. Я-то надеялась, что совместная жизнь с Мариссой, поездки на парные ретриты, не считая еще и ту семейную психотерапию после нашего развода, помогли ему справиться с боязнью проявлять и обсуждать свои чувства. Но, увы и ах, нет.

– Обязательно это обсуждать? – неохотно буркнул он.

– Обязательно. Скажи, что ты чувствуешь, Саймон, – угрожающе начала я. – Хоть раз в жизни сделай над собой усилие, ты же метросексуал, новый тип мужчин. У тебя получится. Ты же ходил к психотерапевту и все такое.

– Ну да, ходил. Только обсуждать с психотерапевтом подобные вещи совсем не то, что говорить об этом с простыми людьми.

– Саймон! – не выдержала я его виляний. – Либо дело говори, либо не канифоль мне мозги! Что ты там чувствуешь?

– Знаешь, если тебя сократят на работе, то с таким заботливым отношением и эмпатией ты вполне можешь стать психотерапевтом, – не без сарказма заметил Саймон. – Ладно, скажу. Я озадачен, что отношения не получаются. Я чувствую себя одураченным, я с самого начала неправильно трактовал ее намерения. Мне неприятно, что, возможно, из-за меня она не встречалась с тем, с кем могла завести ребенка, и если у нее дальше ничего не получится, то, возможно, это будет моя вина. Но с другой стороны, я чувствую такое облегчение. Я теперь могу быть самим собой и не подстраиваться под чье-то мнение и осуждение. В этих отношениях я все время ощущал, что я должен быть кем-то другим, чтобы соответствовать ее стандартам, а не самим собой.

– Она что, запрещала тебе пукать в ее обществе?

– Нет… хотя, наверно, да. Я в том смысле, что если ты не можешь пернуть рядом с человеком, то разве можно с ним быть самим собой? Да и не только это. Все остальное тоже.

– Если честно, если бы ты сдерживал свое намерение выпустить газы хоть иногда, пока мы жили вместе, то я была бы тебе очень признательна. Однако ты полагаешь, что ты не мог расслабиться и быть самим собой рядом с ней? Это и подтолкнуло тебя расстаться с ней? Тебе стало лучше?

– Да, так и есть. Ты права!

– Я всегда права!

– Так или иначе, но иногда мне кажется, что ты единственная женщина, с которой я был самим собой.

– Смотри не пукни.

Его телефон звякнул.

– Надо идти. Питер пишет, что еды в доме нет, а он хочет кушать, просит, чтобы я взял навынос курицу из Nando’s.

– Он все это время, что живет у тебя, ест какие-нибудь овощи, какую-нибудь клетчатку получает?

– Кажется, он получает клетчатку из космоса, потому что после него унитаз все время забивается!

– А, ну ничего, привыкнешь!

Ближе к обеду, когда Саймон отправился на охоту за курицей из южноафриканского ресторана для Питера, я получила сообщение от Марка. С ним у нас дальше поцелуев дела не двигались, а потому я решила, что пусть он тоже определяется: либо страстно берет меня, либо перестает страстно компостировать мне мозги. Опять он приглашает к себе на ужин. Я отказалась идти к нему и сделала контрпредложение поужинать у меня. С того первого знакомства он у меня больше не был и теперь все время отмазывается. Сегодня его поводом для отказа было то, что он уже приготовил на ужин спаржу. Допустим, спаржу я люблю, но на одной спарже далеко не уедешь. Да и воняет потом спаржей весь туалет. Я предложила компромиссный вариант – встретиться в пабе, выпить для рывка, а потом поглядим, дойдет ли дело до спаржи.

Приняв на грудь джина с тоником, я решила, что надо брать быка за рога. Или еще за что-нибудь. Зависит от того, как Марк ответит на мой вопрос в лоб.

– Марк, – наехала я на него, – что происходит? Между нами? Что-то я не пойму. Ты все время говоришь, что не надо торопить события, пусть все идет своим чередом, отлично, я только за, пусть идет и идет, я не спешу. Вроде бы все у нас неплохо получается, только вот… мы дошли… до определенной точки и на этом… застряли. Я подумала, может быть, нужно прояснить ситуацию? Чтобы развеять сомнения.

Марк взял мою руку и посмотрел выразительно мне в глаза.

– Я рад, что ты начала этот разговор, Эллен. Ты мне очень нравишься, я бы желал и дальше развивать наши отношения, намного дальше, но ты все время вскакиваешь и заявляешь, что тебе пора домой, кормить собак, и я не понимаю, то ли ты еще не готова, то ли тебе не хочется, а я не хочу на тебя давить.

– Но мне действительно надо быть дома, там же собаки одни. Я у тебя ужинаю, когда дети дома не ночуют, и мне надо возвращаться домой, чтобы выпустить на улицу собак, а то они одни долго сидеть не могут. Поэтому я всегда приглашаю тебя к себе, а у тебя всегда отговорки. Ох! – тут меня осенило. – Ты это из-за детей, да? Ты ко мне не хочешь приходить из-за детей?