воскресенье 25 июля 1943 года, сразу после полудня, секретарь Муссолини Никколо де Чезаре позвонил в резиденцию короля на вилле Савойя и сообщил, что дуче хотел бы встретиться с монархом не в понедельник, как обычно, а в воскресенье, в 17.00.

Последовало немедленное согласие.

Примерно в 3.00 Муссолини вдруг выразил желание осмотреть те места в Риме, что пострадали от бомбежки. Он отправился туда в сопровождении генерала Галбья-ти и нескольких человек охраны из числа фашистской милиции. Народ на улицах, конечно, узнал своего национального лидера, но приветственных возгласов не последовало — люди молчали.

Бенито Муссолини вернулся домой, на виллу Торло-ния, переоделся, и за пять минут до назначенного времени его автомобиль стоял перед королевской резиденцией. Король Виктор Эммануил принял главу своего правительства в маршальской форме. Контраст был сильный — Муссолини, вопреки заведенному обычаю, приехал к своему монарху в штатском.

Говорили они минут двадцать.

Паоло Пунтони, генерал-адъютант короля, который, в частности, ведал дворцовой охраной и которому король велел «оставаться у дверей и быть начеку», пытался что-то подслушать, но ничего толком не разобрал.

Он услышал только, что король сказал: «Сожалею, но другого решения я принять не могу».

«Значит, все кончено, — пробормотал Муссолини, — все кончено. Но что станется со мной и моей семьей?»

Король сказал, что жизнью отвечает за личную безопасность дуче. На этом он пожал ему руку и проводил до дверей. В саду Муссолини встретил капитан карабинеров в сопровождении двух человек с автоматами на изготовку и попросил сесть в стоящую рядом машину «Скорой помощи»: «Это для вашей собственной безопасности, ваше превосходительство».

Вечером 26 мая 1504 года Чезаре Борджиа зашел в замок - Кастель-Нуово в Неаполе, чтобы нанести прощальный визит командующему. Первым, кого он встретил, был адъютант командующего дон Педро, обратившийся к нему по-испански с изысканно учтивыми словами: «Я здесь, монсеньор, для того, чтобы составить вам компанию, и мне велено оставаться при вас и бодрствовать всю ночь».

Это была вежливая формула ареста.

Через 439 лет и — без одного дня — два месяца, в 6.00 вечера 25 июля 1943 года, совершенно по той же формуле на выходе из королевской резиденции капитаном карабинеров был арестован кавалер Бенито Муссолини-

О том, как рассыпался карточный домик

I

Про Ю.Б. Левитана в энциклопедии написано: «обладатель редкого по тембру и выразительности голоса» — но он был чем-то гораздо большим. Его следовало бы называть «государственным глашатаем», или, скажем, «голосом Советского Союза». В годы войны он читал по радио все военные сводки и все приказы И. Сталина, и голос Левитана был известен каждому человеку в стране.

Так вот в Италии имелся свой главный государственный диктор, Джамбаттиста Ариста (Giambattista Arista) — его называли «Голосом Ликтора»[149]. И вот в 10.45 вечера 25 июля 1943 года передачи легкой музыки по радио Рима вдруг прекратились.

Потом последовал долгий интервал, а потом «Голос Ликтора» в своей обычной, подчеркнуто спокойной и лишенной эмоций манере произнес следующее: «Его Величество Король и Император принял отставку Его Превосходительства кавалера Бенито Муссолини с его поста главы правительства, а также с постов премьер-министра и государственного секретаря и назначил главой правительства кавалера и маршала Италии Пьетро Бадольо, с возложением на него также обязанностей премьер-министра и государственного секретаря».

Потом опять последовала пауза, а потом Ариста зачитал две прокламации. Первая из них была издана от имени короля, взявшего на себя Верховное командование Вооруженными силами Италии.

Ну, она была не слишком содержательной — в тексте просто говорилось, что военная дисциплина нерушима и никакое отклонение от нее не будет терпимо.

Вторая прокламация была от имени маршала Бадольо.

Там тоже было много общих слов и еще одна фраза, в которую поначалу никто не поверил: «Война продолжается. Италия, ревниво охраняющая свои вековые традиции, остается верной данному ею слову».

Народ в Италии понял только одно — фашизму пришел конец.

На улицы высыпали огромные толпы. Понедельник 26 июля стал днем общенационального ликования. Фашистские значки, которые часом назад носили на лацканах пиджаков как символы принадлежности к правящей партии, срывались их обладателями немедленно, прямо на ходу — надо было торопиться сделать это до того, как значок сорвут окружающие.

Портреты Муссолини, развешанные повсюду, рвали и жгли, его бюсты разбивали.

Локальные отделения фашистской партии начали громить, и дома иерархов тоже оказались под угрозой — они кинулись спасаться туда, где могли надеяться на защиту, и ни одному из них не пришло в голову обратиться за защитой к властям.

Самым надежным местом в Риме им показалось германское посольство.

Там укрылись и Дино Гранди, и Джузеппе Боттаи, и даже Чиано, хотя уж ему-то, казалось бы, был прямой смысл спрятаться в Ватикане — его статус посла Королевства Италии при Святом Престоле еще не был отменен.

На защиту Муссолини не поднялась ни одна рука. 28 июля королевским декретом был распущен Большой фашистский совет. Фашистская милиция как организованная сила просто рассыпалась, а что до дивизий чернорубашечников, то они все, как одна, влились в регулярную армию и присягнули королю.

Даже дивизия «М» сделала то же самое — она стала 136-й бронетанковой дивизией «М», а через недолгое время и вовсе 136-й легионерской бронетанковой под названием «Кентавр-2»— «Centauro II». Номер 2 был выбран не случайно — дивизия «Кентавр» в составе Вооруженных сил Королевства Италия уже была. Но в мае 1943 года она капитулировала в Тунисе, так что замена пришлась кстати. А пока на улицах продолжался фестиваль. Люди в восторге кричали: «Да здравствует король!» А еще один лозунг выкрикивался еще громче: «Да здравствует армия!»

II

Правительство Бадольо и правда опиралось на вооруженные силы — в него входило семь человек в генеральских чинах, и они явно перевешивали и дипломатов, и финансистов. Проблема, однако, заключалась в том, что Италия оказалась между своими номинальными врагами и своими номинальными союзниками — и не могла ни помочь американцам, ни сопротивляться немцам.

Ее вооруженные силы были недееспособны.

Маршалу Бадольо оставалось только тянуть время и надеяться на дипломатию. Заявление о «нерушимой верности союзу» было, разумеется, проигнорировано, и поиски контакта с английским и американским руководством начались с первых же дней августа, в нескольких местах сразу — и через Ватикан, и через Мадрид, и даже через Танжер.

В конце концов о встрече удалось договориться благодаря посредничеству португальцев.

Миссию в Лиссабон отрядили немедленно — генералу Кастеллано надлежало там договориться о скорейшей высадке английских и