понятном и привычном пространстве с четкими законами. И живут. И не сталкиваются с чем-то, что выбивается за пределы их восприятия. Это не плохо и не хорошо.

Понимаю.

Это реальность.

Ладно, теория теорией… но сейчас-то что делать?

- То есть, я могу… видеть души?

- Скорее находить их. Дар весьма редкий… сколь знаю, в настоящее время ты единственная… хотя… вновь же, существует мнение, что пользы от него немного. Большею частью души уходят за грань. И вызвать их оттуда способен лишь некромант.

Счастье-то какое.

Нет, я серьезно. Мне и по эту сторону бытия работы хватит. Стоит представить вереницу желающих побеседовать с дорогим дядюшкой, который вздумал почить, не оставив завещания или же оставив, но не то… или вовсе припрятав сбережения где-то там, где им не место.

Нет уж.

Я как-нибудь так.

- Остаются души случайные, да и те как правило ведут себя тихо, ничем-то особым не проявляя. А если вдруг все же начинают бузить, то снова, проще вызвать некроманта, который и выяснит причину. Или просто избавит. Некромантов не так, чтобы много, но всяко больше, нежели проводников.

- Тогда в чем смысл?

Признаться, получить божественный дар, проболеть пару дней, пытаясь с ним сжиться, а потом обнаружить, что дар-таки есть, но какой-то… не совсем полезный.

- Смысл в том, что ты можешь их уводить. Туда. Открывать путь. Разрывать нити, что связывают их. И даровать свободу.

- А некромант?

- Некроманту проще подчинить такую душу. Запереть её. Немногие способны сделать то же, что и ты.

Поздняков.

Он видел ту равнину. Он был на ней. И древо, что связывает все миры. Наверное, если кто и способен дать совет, то он.

- Это… неприятно, - я потерла ладонь. – Больно даже.

- Не уверен, что это правда, - чуть помедлив, ответил князь. – Но… я слышал, что многое зависит от самой души. От того, что её держит…

- Она хотела уйти, эта девочка…

- Но её желание было не столь велико, чтобы переступить через страх. А может, её держала обида. Или злость. Или еще что-то… что-то, что тебе пришлось забрать, чтобы отпустить.

Холод.

Холод воды, которая заливала лицо, такая темная, такая горькая…

- Её бросили в воду еще живой, - сказала я, прикрыв глаза. И понимая, что забрала – этот вот ужас, сковавший и без того неподвижное тело. – И предали…

Только ненависти она не испытывала.

Лишь недоумение.

Как вышло так, что… как вышло…

- Поздняков просто выкинет душу туда, в мир мертвых… и что там с душой будет, его не касается.

Я представила серую равнину, бродить по которой можно вечность.

- Ты же дашь этой душе свободу. И шанс самой уйти.

Туда и к той, что собирает души под своей рукой. А что она с ними делает? Нет, не хочу знать.

- Спасибо, - я поднялась. – Я… очень вам благодарна за все.

- Сядь, - князь умел говорить так, что ослушаться и мысли не возникла. – Благодарна она… тяжко с вами, женщинами… вазами только не швыряйся.

- Деда…

- И ты помолчи, олух. Неспокойно тут становится, - князь потер ладонью грудь. – Тянет и ноет… и ты вон явился, хотя годами носу не показывал. Время, стало быть.

Холодом потянуло по ногам.

И по спине.

- Что земли в порядок приводишь, за то тебе спасибо великое, - продолжил князь. – Наина, выходит… да тут все одно не исправишь то, что было. А вот то, что будет, так вполне.

И мне вдруг показалось, что он знает.

Все.

И про город, который где-то там, на болотах, хотя тут я не уверена. Но он есть, как и люди в нем, что погибли сотни лет тому, но уйти за грань не сумели. И про князя, про ведьму… про щит господень и гвозди эти. Или не гвозди.

Про…

Знает.

- Если с умом подойти, - продолжил князь.

Угу. Где бы еще взять этого ума… ну и удачи, и всего остального, включая меч-кладенец, скатерть-самобранку и верного кота… хотя нет, кот имеется. Зар, если что, не откажет.

Но остальное-то где?

- А потому нет нужды тащить все на себе. Просто скажи, чем помочь.

И я сказала:

- Если бы я знала…

Между прочим, правда чистейшая.

Глава 30

Глава 30

В госпиталь мы все же заглянули. Как-то… неспокойно мне стало после разговора. Оно же и вправду, я не одна.

Лют вот есть.

И Мирослав, который с задумчиво-загадочным видом в стороне держится, только взглядом спину мне полирует, небось, опасается, что найду какую-никакую девицу для счастливой семейной жизни пригодную.

Есть…

Много кто есть.

А толку?

В госпитале нас встретили розы.

Много роз.

Белые. И красные. В плетеных корзинах, выставленных на лестнице. И в холле. Розы одуряюще пахли и казались сплошным бело-красным ковром, среди которого в растерянности застыла Цисковская.

- Это что такое? – спросила она нас строгим, но каким-то не таким голосом.

- Розы, - Мир огляделся. – Два сорта. Лунная ночь и Алая королева. Вам не нравятся?

Цисковская закрыла глаза.

Сделала глубокий вдох.

- Убрать, - произнесла она сухо. – Это… это невероятно!

- Почему? – Лют удивился. – У нас большие теплицы…

- Здесь госпиталь!

- И что?

- А из-за ваших… ваших роз… тут не пройти! И запах этот! У меня голова болеть начинает! Я вообще уволюсь… никакого порядка! Сначала ходят тут… творят не понятно что, а потом вот розы! И он думает, что он пришлет мне розы и я возьму и все прощу?!

Довели женщину.

А такой спокойной казалась. Выдержанной.

- Хотите, я скажу, что вы розы не любите? – предложил Лют, с трудом сдерживая улыбку. – А предпочитаете, скажем, шоколад?

Цисковская моргнула.

Взгляд её скользнул по корзинам, явно представляя вместо цветов ящики с шоколадом.

- У вас… есть шоколадная фабрика? – уточнила она дрогнувшим голосом.

- Кажется три. Или четыре. Могу уточнить.

- Не надо!

Как-то это нервно прозвучало.

Но Цисковская взяла себя в руки и сказала:

- Розы – убрать. Сильный запах может провоцировать головные боли. По корзине на этаж оставьте. И если кто хочет – забирайте себе. А князю передайте, будьте столь любезны, что я не принимаю его извинений. И вообще… уволюсь!

Я почему-то не поверила.

Не в то, что извинения не принимает,