– Черт возьми! – резко сказал Шелби. – Когда от болезни свалился мой призовой жеребец, то конюх всунул ему в горло длинную трубку и не позволил ему просто так лежать без сознания. – Он рывком открыл дверь. Она захлопнулась за ним с глухим ударом.

* * *

Доктор покачал головой.

– Это не принесет ей пользы, ваша светлость, – мягко сказал он, наклоняясь вперед и опираясь сухими пальцами о край стола Рансома. – Лучше уж дать ей уйти спокойно, а не… – Доктор опустил глаза под холодным взглядом Рансома.

– Но это возможно?

– Ну… Теоретически это возможно, ваша светлость. Но я не хотел бы нести за это ответственность. Может быть рвотный рефлекс и шок от того, что пища доставляется прямо в пищеварительный тракт… Если она начнет задыхаться сейчас, когда она без сознания… Нет, я не возьму на себя такую ответственность, ваша светлость. Это убило бы ее мгновенно.

– Сделайте это.

– Но… ваша светлость! Это не исцелит ее. Да, возможно, это продержит ее в живых, но шанс на выздоровление абсолютно ничтожен.

– Если она умрет, – сказал Рансом, – то этого шанса не будет вовсе.

– Ваша светлость, – доктор беспокойно посмотрел на герцога, – ваша светлость, мы с вами не обсудили эту возможность, но… вам следует понимать. Даже если бы вдруг она проснулась…

Рансом стиснул ручку кресла, чувствуя, как в груди у него образовался комок льда.

– Продолжайте.

– Я не могу обещать вам… И даже скорее всего… то есть… – доктор беспокойно потер верхнюю губу, – даже если бы она проснулась, то вы понимаете… мы не можем рассчитывать на то, что она будет… собой.

– А кем же она будет? – в мертвой тишине спросил Рансом.

– Ваша с-светлость… Умоляю, не смотрите на меня так! Я использовал все свои профессиональные возможности… И теперь все в руках Божьих, а не моих!

Рансом потянулся к колокольчику.

– Вы исчерпали свои профессиональные возможности. Очень хорошо. Вы отстранены. – Он повернулся к лакею, открывшему дверь. – Проводите этого джентльмена к мистеру Коллетту и позовите сюда моего брата. Немедленно!

Когда Шелби явился, всего через несколько секунд, Рансом встал из-за стола и встретил его у двери. Он схватил брата за локоть и потащил к выходу.

– Приведи мне своего конюха, – сказал он. – Черт возьми, давно уже пора позвать кого-нибудь, у кого есть здравый смысл!

Три дня спустя Рансом, нахмурившись, разглядывал светлеющий синяк на виске Мерлин. Он уже не боялся, что она в любой момент сделает свой последний вдох. Руки ее, неподвижно лежавшие поверх простыни, были до боли хрупкими, но щеки налились, и кожа была гладкой и мягкой. Казалось, что Мерлин здорова и лишь спокойно спит глубоким сном.

Крепкий бульон, который конюх вместе с Таддеусом сумели влить в нее, спас ей жизнь. Хотя, как и было предсказано, это и не привело ее в сознание.

Рансом ждал чуда.

Он открыл шкафчик под книжными полками и достал графин. Налив в бокал солодового виски, он залпом опрокинул его и тут же налил второй. Затем он отставил бокал, так его и не выпив.

– Мерлин, – прошептал он. – Маленькая чародейка. Вернись ко мне.

Она не шевельнулась, не издала ни звука и даже не вздрогнула. Лишь грудь ее равномерно поднималась и опускалась.

Рансом вытащил из кармана бриллиантовое кольцо и повернул к себе обратной стороной. Он прочитал ей вслух гравировку, затем прочитал еще раз, громче: «Через тернии – к звездам».

Длинные ресницы ее были неподвижны.

Он подошел к кровати, взял ее за руку и осторожно надел кольцо ей на руку. Оно соскользнуло с пальца, оказавшись слишком большим для ее тонкой кости и исхудавшей плоти. К горлу Рансома подкатил такой ком, что он не мог уже даже сглотнуть. Он положил ее руку на покрывало, поправив отдельно каждый из податливых пальчиков. Он хотел, чтобы рука лежала естественно, не напоминая ничего печального. Это заняло у него немало времени: собственные руки его дрожали, кольцо постоянно съезжало набок, а лицо Мерлин, комната и кровать то и дело расплывались в его глазах.

Наконец он оставил это бессмысленное занятие, осознав, что поза ее не имеет никакого значения и что в основном он занимался этим просто ради того, чтобы к ней прикасаться. Он сжал ее руку и наклонился к Мерлин так близко, что коснулся щекой ее прохладной кожи.

– Вернись ко мне. Мерлин, я люблю тебя. Я люблю тебя. Ты мне веришь?

Кольцо твердо и холодно упиралось в его ладонь – ее неподвижное тело не согревало его. Рансом выпрямился и выпустил ее пальцы. Долгое время сидел он, глядя на ее бледную руку со сверкающим на ней бриллиантом. Кольцо соскользнуло на атласное покрывало. Рансом резко встал. Он отошел к окну, а потом развернулся и вновь взглянул на Мерлин. В его огромной постели она казалась ребенком, маленькой девочкой под гигантским пологом.

– Просыпайся! – вдруг закричал он. – Просыпайся, открой глаза!

Он схватил свой бокал с виски и швырнул его. Хрусталь брызнул осколками у кровати. Рансом выбежал из комнаты. Больше он не мог выносить стоявшую в ней тишину.

Голос этот, казалось, пришел из сна, эхом отзываясь у него в голове, которая и так гудела. Он застонал. Ему не хотелось просыпаться. Болело все: и тело, и голова, и сердце. Рансом приложил к глазам руку и лишь после этого открыл их.

– Я здесь, – пробормотал он. – Что?

Он попытался разлепить веки, несмотря на боль, которая, казалось, склеила их, собрался и резко сел, отчего слегка закружилась голова. Ноги его коснулись пола, и он застыл, приходя в себя.

– Проснулся? – спросил Шелби.

Рансом судорожно втянул воздух. Прикрыв руками глаза, он опустился локтями на колени и слегка покачал головой. Шаги Шелби удалились. Раздался звон стекла и звук льющейся жидкости. Шелби вернулся обратно:

– Вот, выпей.

Рансом не глядя принял стакан и влил в рот его содержимое. Вопреки ожиданиям, это была всего лишь чуть теплая вода. Он подержал ее во рту и проглотил. Внутренности его судорожно сжались.

Немного придя в себя, Рансом сумел наконец приоткрыть глаза и увидел бледный огонек единственной свечи, горевшей в маленькой гостевой комнате, где он спал. Веки распухли и не открывались шире. Он встал, нащупав деревянное резное изголовье узкой кровати.

– Ты выглядишь ужасно, – сказал Шелби. – Ты пил?

– Нет.

Шелби нахмурился. Рансом взглянул на брата из-под полуопущенных ресниц.

– В чем дело? – спросил он. Голова его тряслась, и он шмыгнул носом. Нащупав карман измятого сюртука, он вытащил платок и высморкался. Шелби стоял молча и как-то странно смотрел на него.