Повисла тишина. Склонив голову набок, с надменной улыбкой, де Ла Тур уставился на испанца. Дон Карлос, как и в продолжение всего разговора, холодно и равнодушно, будто ни одно слово не проникло в его душу, глядел в глаза француза. Наконец, нехотя, будто всё услышанное ни в коей мере не касалось ни его лично, ни страны, ни людей которым он служил, граф произнес:

– Что вы предлагаете?

Де Ла Тур ждал подобного вопроса, и от этого, воодушевленный своей проницательностью, с неистовым рвением и горячностью, продолжил.

– Мы предлагаем, возвести на трон Генриха Бурбона, принца де Конде. Его Высочество в свою очередь готов подписать любые обязательства, перед Испанией, превосходящие в щедрости, даже обещания королевы Анны и её сторонников. У Людовика и Анны, как известно, нет наследника, и если устроить так, что не станет и герцога Орлеанского, к слову, это несущественное препятствие мы беремся осуществить, то французская корона, по праву, достанется Генриху де Конде…

Француз не успел договорить фразу, прерванную выстрелом, донесшимся откуда-то снизу, с первого этажа гостиницы. «Ортега!» – пронеслось в мозгу Уртадеса. Собеседники вскочили на ноги. Де Ла Тур испуганно, с надеждой и мольбой о спасении глядел на испанца. Дон Карлос приоткрыл дверь. Пять человек с обнаженными клинками ринулись к лестнице, что вела вниз, откуда слышались беспорядочные выстрелы, крики, звон шпаг, одним словом, нарастающий шум схватки. Подбежав к распахнутому окну, что находилось в коридоре, напротив двери в номер, где они пребывали, Уртадес увидел как группа людей, орудовавших шпагами, столпилась у входа в «Охотничий трофей», намереваясь пробиться вовнутрь.

– Это люди кардинала! Они выследили нас!

Воскликнул парижанин, в ужасе. Вернувшись в комнату, кастилец, и неотступно следовавший за ним де Ла Тур, бросились к единственному окну, что выходило во двор гостиницы и вело на черепичную крышу открытой галереи, таившей под своей грязно-красной кровлей несколько дверей, утопавших во множестве бочек корзин и прочего трактирного хлама, обильно усеянного куриным пометом. На противоположной стороне уютного дворика, виднелись покосившиеся от времени деревянные ворота, за которыми простиралась узкая улочка. Не раздумывая, дон Карлос, выпрыгнул из окна, оказавшись на, не отличающимся прочностью, настиле.

Несколько черепиц выскользнув из-под подошв его ботфортов, скатились вниз, разбившись о булыжник двора. Ловко спрыгнув с крыши, кастилец выхвалил шпагу, и взвел курок единственного пистолета. Сверху послышался грохот, а затем шум посыпавшейся черепицы, затем появились ноги графа нащупывающего на одной из колонн хоть малейший выступ, чтобы упереться квадратным носком сиреневого замшевого башмака. Быстрым шагом, Уртадес направился к воротам, но, не успев добраться до средины двора, увидел, как одна из тяжелых дубовых створок качнулась, и ему навстречу выбежали четверо мужчин.

Заметив дворянина, они, выхватив шпаги, бросились на испанца. Прогремел выстрел, и бежавший первым кардиналист, распластался на согретом солнечными лучами камне двора. Дон Карлос бросился наутек, вознамерившись укрыться за одной из дверей, таившихся в тени галереи. За спиной он слышал звон шпор, вторящий быстрым шагам, настигающего противника. Приблизившись вплотную к спасительной двери, граф вмиг оценил опасность собственного положения, не рискнул отворить её, резко отпрянув в сторону, что позволило на мгновенье опередить острие клинка, вонзившееся в побитую шашелем древесину. Не поворачиваясь лицом к врагу, осознавая, что на это попросту нет времени,

Уртадес нанес укол из-под левой руки, угодив прямо в печень столь резвому молодцу. Получив смертельный удар, рослый, могучий наемник, схватился за фонтанирующую кровью рану, и, упав на колени, уперся окровавленной рукой в продырявленную мгновенье назад дверь. Но на сем опасность не миновала. Гулкие шаги, оставшихся в живых кардиналистов, угрожавших вот-вот наброситься на кастильца, уже приблизились к галерее. Молниеносно приняв, быть может, единственно правильное решение, дворянин укрылся за серой каменной колонной. Ещё мгновенье, выхватив кинжал, Уртадес развернувшись, сделал шаг навстречу врагу, бросившемуся вслед за ним, и неожиданно для преследователей, выскочил из-за колонны. Жало длинного кинжала, по самую рукоятку, вошло в брюхо наткнувшегося на графа противника, обхватившего рукой, сжимающей шпагу, его за шею. Другой, свободной от оружия рукой, наемник, схватив за горло испанца, намеревался задушить ненавистного врага, хрипя в предсмертной агонии. Один за другим, нанося удары в живот наемника кардинала, дон Карлос почувствовал теплую липкую влагу, хлынувшую на его камзол и кюлоты, пропитав тонкую ткань дорожного платья. На лице заколотого застыла безобразная гримаса, хватка ослабла, неподвижные глаза приобрели стеклянный отблеск. В этот миг сталь клинка, последнего уцелевшего преследователя, обожгла кожу графа, скользнув по спине, распоров плотную кожаную вставку камзола, которая уберегла дворянина от серьезного ранения. Оттолкнув убитого, Уртадес, тяжело дыша, обернулся, приняв довольно странную стойку: он держал шпагу в вытянутой, на уровне плеча, руке, направив острие в глаза соперника. Прямые, не согнутые в коленях, ноги находились на расстоянии одной стопы друг от друга, при этом носок правой, был повернут в сторону противника, левая же ступня стояла под прямым углом. Корпус располагался в пол-оборота, что позволяло одновременно создавать опасность клинком и уменьшать личную область поражения. Француз, пружиня на полусогнутых ногах, с изумлением глядел на невиданную доселе позу. Но искушенного бретера не проймешь глупыми нелепостями, и умудренный опытом боец бросился на кастильца. Укол, за ним удар рассекли воздух, так как дон Карлос, немыслимыми движениями ног, смещался по кругу, против часовой стрелки, не позволяя кардинальскому наемнику развить атаку. Когда клинок француза, забыв о защите, бросился вдогонку, испанец внезапно остановился и нанес едва заметный удар, который немногочисленные представители той школы, к коим, несомненно, принадлежал граф Уртадес, называют «mandoble». Из распоротой шеи хлынула кровь, кардиналист упал навзничь, ещё дергая ногами в предсмертных конвульсиях.

Вытирая белоснежным платком клинок, до пиринейца, донеслись странные звуки. Он обернулся, и увидел как, кряхтя и причитая, обхватив одну из колонн руками и ногами, на твердь двора, спустился де Ла Тур.

– Вы весьма вовремя сеньор.

Улыбнувшись вымолвил дон Карлос, бросившись к стенам конюшни. За ним поспешил де Ла Тур. Оседлав двух лошадей, они направились к воротам города, устремившись в хитросплетение узких лабиринтов Орийака. Выехав за городские стены, когда горячее дыхание опасности, за их плечами, растворилось в ласковых лучах теплого летнего вечера, господа остановили рысаков.

– В тот день, когда я доберусь до Мадрида, сеньор Оливарес узнает о нашем разговоре…

Равнодушно произнес кастилец.

– …это всё, что я могу обещать.

Небрежно кивнув, он дал шпоры скакуну, который помчал к югу, и желтые клубы пыли, выросшие из-под копыт рысака, укрыли испанца от взора де Ла Тура, с надеждой глядевшего вслед удаляющемуся всаднику.