Они уже поднимались по ступеням подъезда, поглядывая на номера квартир.

– А вдруг не откроют? – прошептал Вервольф, стараясь держаться хотя бы на один шажок позади.

– Откроют, – заверил его Леший. – Ты только по пояс разденься, чтобы убедительнее было.

– Почему обязательно я?

Вервольфу вовсе не хотелось выдвигаться на первый план. Тем более без дубинки в рукаве. Леший посмотрел на него через плечо и сказал:

– Потому что я так решил, понял?

Он уже вошел в роль лидера, и она ему нравилась. Одно дело – подчиняться, и совсем другое – командовать. И если для этого требовалось расколотить еще не одну упрямую башку, то Леха Леший был к этому готов. В точности как свинчатка, согретая его ладонью.

За свою бурную жизнь полковник Шумской изловил не один десяток преступников, некоторые из которых оставили шрамы на его мускулистом теле атлета.

Марина Железнянская осторожно потрогала отметину от пули на коже полковника и робко спросила:

– Какой негодяй посмел стрелять вам в спину?

Ее обнаженная грудь волнующе вздымалась в приглушенном свете настенного бра. Ее большие соски розовели. Ее кожа была бархатистой. Волосы меж ее ног курчавились.

– О, их было много, врагов, – беспечно произнес Шумской, пригубив водку из хрустального бокала аристократической конфигурации. – Редкий смельчак отваживался столкнуться со мной лицом к лицу, поэтому обычно мне предпочитали стрелять в спину.

– Бедный! – прошептала Железнянская.

За то время, пока милиционеры находились в засаде, ее тело уже не раз сотрясали бурные оргазмы, и теперь ей требовалась передышка. Зато полковник Шумской был весь как каменный, потому что восстанавливал силы посредством водки.

– Не стоит меня жалеть, – произнес он звучным баритоном. – Я счастлив. Моя работа состоит в том, чтобы уничтожать зло на земле, и я преуспел в этом.

– Но все эти шрамы, все эти раны и боевые отметины! – воскликнула Железнянская, уже предвкушая новый сладостный миг соития. – Все твое мужественное лицо покрыто ими!

Тут полковник опрокинул два бокала водки подряд и сказал со скупой улыбкой на своих губах Амура:

– Враги поплатятся за это, клянусь! Они скоро поймут, что настоящий полковник милиции никому не прощает обид!..

Немного поразмыслив, капитан Шумихин решил, что сцену очередного полового акта лучше будет пропустить, иначе получается, что сидеть в засаде – сплошное удовольствие. Нет, пусть лучше в квартиру проникнут заклятые враги Шумского, и он покажет им, где раком зимует кузькина мать!

Жаль, конечно, что собственная жизнь – не книга, неудачную главу которой можно переписать заново. Жаль также, что рядом нет верной соратницы, которая бы время от времени сотрясалась от бурных оргазмов, но, может быть, оно и к лучшему. Шумихин находился не в лучшей форме. Суставы ходили туго, как заржавевшие шарниры, а распухшее лицо казалось накачанным парафином. Боль, правда, почти не ощущалась. Наверное, потому, что вся она сосредоточилась глубоко внутри. Вспоминать минувшую ночь было значительно больнее, чем прикасаться к губам или носу, увеличившемуся в размерах вдвое.

Появляться в таком виде на службу было безумием. Шумихин несколько раз пытался связаться с Березюком, чтобы обрисовать ситуацию, но вскоре оставил телефон в покое, решив, что так оно даже к лучшему. Не расскажешь ведь начальнику о том, что произошло в парке, не объяснишь толком, почему пришлось свернуть Жене его цыплячью шею. Так что Шумихин просто поставил в известность дежурного о том, что приболел, и на том успокоился. Если понятие «спокойствие» было применимо к его состоянию.

Выполнить условия ультиматума, выдвинутого братом Тамары, не представлялось возможным. Материалы дел Родниной и Овсеевой вместе с их расписками хранились в сейфе Березюка. Как убедить майора обменять их на видеокассету? Стоит ему узнать о ее существовании, и все, пиши пропало. Ни один нормальный мужик не захочет иметь дело с киногероем такого сорта. Поэтому выход оставался один. Вернуть проклятую кассету любой ценой. Не завтра – в обмен на затребованные Сергеем бумаги. Раньше. Уничтожив не только видеопленку, но и свидетелей своего позора. Только тогда можно будет позаботиться о примочках и дальнейшей службе. Не раньше.

Восстановить в памяти Тамарин адрес оказалось проще, чем вскрыть замки ее квартиры, но капитан Шумихин успешно справился со своей задачей. Как всякий уважающий себя опер, он хранил в машине набор универсальных отмычек, изъятых в свое время у воров. Получать санкции на проведение следственных мероприятий слишком хлопотно, чтобы тратить на это драгоценное время. Особенно в критических ситуациях.

Шумихин забросил в рот очередной финик из кулечка, найденного в кухне, запил его водой и переменил позу. Он сидел в кресле, передвинутом таким образом, чтобы можно было видеть краешек входной двери. Стоит ей хоть чуточку приоткрыться, и свет с лестничной площадки проникнет в темную квартиру. Пока вошедший или вошедшие будут возиться с выключателем в прихожей, Шумихин успеет занять наиболее выгодную позицию с заранее приготовленным к стрельбе пистолетом. Именно для этого он вывинтил в коридоре лампочку. Именно поэтому он боролся с сонливостью, пожирая приторные финики и сочиняя в уме главы своей будущей книги.

Потянувшись, как кошка, Железнянская остановилась возле окна и выглянула наружу. Ее освещенная луной фигура блестела и изгибалась. Полковник Шумской наполнил бокалы водкой и предложил:

– Давай выпьем за удачу! Мы с тобой охраняем покой мирных людей, которые сейчас спят. Но нам с тобой не до сна, пока по земле бродят насильники и убийцы!

– Изведем эту нечисть под корень! – поддержала начальника Железнянская, беря в изящную ручку ножку хрустального бокала.

Ее обнаженная грудь волнующе вздымалась в приглушенном свете настенного бра. Ее большие соски розовели. Ее кожа была бархатистой. Волосы меж ее ног курчавились.

За то время, пока отважные милиционеры находились в засаде, ее прекрасное тело уже не раз сотрясали бурные оргазмы, и теперь ей требовалась передышка. Зато полковник Шумской был весь как каменный, потому что восстанавливал силы посредством водки.

– К сожалению, в народе не любят людей нашей мужественной профессии, – грустно произнес он звучным баритоном. – Но я все равно счастлив. Моя работа состоит в том, чтобы уничтожать зло на земле, и я преуспел в этом…

– Долбать ту Люсю, – пробормотал Шумихин, имея в виду вовсе никакую не Люсю, а Тамару Роднину, урожденную Ледневу.

Именно из-за этой стервы на его голову обрушилось столько неприятностей. Если бы при новой встрече капитан и захотел бы засунуть ей что-нибудь в рот, так это пистолетный ствол. В том, что он при случае перестреляет всю эту сволочную семейку, Шумихин не сомневался. Его руки были предусмотрительно затянуты в тонкие перчатки, «Форд» дожидался своего хозяина без номеров, а что касается возможных очевидцев, которых потревожат выстрелы, то их показаний Шумихин совершенно не опасался. Пока коллеги будут искать неизвестного с черно-синей физиономией, он отлежится дома, а еще лучше – за городом у родителей. Через неделю-полторы появится в отделении – загорелый, поправившийся, без следов побоев и без усов. Больничный оформить не проблема, денег дома припрятано достаточно, чтобы не беспокоиться о подобных мелочах.