Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он подошел ко мне, склонился, как над больным, и вдруг – залез в карман! Подлый злодей, вор, грабитель! – хотел закричать я, но не сумел. Дядя Витя что-то понажимал, приговаривая: «Никак не привыкну к этому двадцать первому веку…». Услышав гудки громкой связи, я понял: он кому-то звонит.
– Да, сынок? – прозвучал голос мамы.
– Ма-ам…
– Все хорошо? Голос у тебя нездоровый какой-то.
Ее незримое присутствие придало мне сил. Я встал и выхватил у дяди Вити телефон.
– Все хорошо. Да. Как ты?
– Как тебе сказать… Правду?
– Правду.
– Меня отказались принимать в «Антиму». Но это ладно, ерунда… Мне не привыкать. Но – отца выписывают. А это ужасно. Что-то они там напутали, операцию делать не будут. Ужас, что всё это происходит. Уже завтра он должен поехать домой.
– Я понял, мам. Постараюсь сделать, что смогу.
– Что? Дим, езжай домой. Все нормально. Справимся как-нибудь.
– Пока, мам. Я тебя люблю.
И положил трубку.
– Вот видишь, – сказал дядя Витя. – Без любви существо, тобою овладевшее, покорит тебя в считанные часы. А с нею ты уж как-нибудь протянешь. Но это лишь временное лекарство.
– Что мне делать?
– Мы отправимся туда, где ты нашел Тетрадь. Но, друг мой… Эта прогулка может стать для тебя последней. Да и не уверен я, что ты доедешь. Скурвишься по дороге, зуб даю. Отдашь артефакт?
– Да забирайте.
Легкость, с которой я это сказал, поразила не только меня, но и дядю Витю. Он аккуратно взял Тетрадь с гоблинами, понюхал ее, как цветок, и принялся изучать, перелистывая страницы.
– Ты, вроде, говорил, что их десять.
– Ну да. В тетради десять, плюс Стэнли – одиннадцатый.
– Я, конечно, не Архимед, но, изволь, тут их девять.
– Как?
– Смотри сам.
Один корф исчез. На месте Зухры, распознающего врагов, красовалась пустая страница.
– Не справился малыш, – прокомментировал дядя Витя. – Отозвали его.
– Дядя Витя, – сказал я, немного подумав.
– Ну?
– А я могу вас попросить об одном одолжении?
– Валяй, конечно. Но всякое одолжение имеет свою цену.
– Шутите? Вы хотите, чтоб я заплатил?
– Да.
Я вытащил долларовую купюру и протянул дяде Вите. Он отодвинул мою руку со словами: “Денег не беру”.
– Да пошутил я, да, пошутил. Какая просьба-то? Сделаю бесплатно. Возможно.
Я описал Дяде Вите свои мысли, и он, нахмурившись, согласился. Мы встали и пожали друг другу руки.
Вот он – мой последний шанс сделать хоть что-нибудь правильно.
* * *
Такси не ехало. Мама нервно смотрела на часы, демонстративно не обращая внимания на то, как папа заигрывает с медсестрами. А он вроде как и не заигрывал, это только с ее точки зрения. Он просто всегда со всеми шутит и рассказывает бородатые анекдоты.
О том, что я всю ночь не спал, никто не догадывался. Силы были на нуле, мой аккумулятор был разряжен, но близость любимых родителей тормозила влияние Рахинда: он не мог совладать с неведомыми для себя чувствами. Наконец карету подали, таксист даже открыл перед нами двери.
– Ну всё, всё, не переживай так, – сказал папа маме, садясь с ней на заднее сиденье. – Выкарабкаюсь. Операция была бонусом, а я здоров как бык! Готов хоть сейчас ямы копать.
– Какие еще ямы?
– Да любые. Для рассады. Хочешь, розы для тебя посажу?
– Хочу.
– Вот и посажу.
– Дамасскую, пап, – сказал я. – Алую или белую.
– Чтобы сравнить с ними оттенок маминых щек?
– Ну, например.
– Прекратите уже, мужчины.
– Прекращаем! Как твои дела, сынок?
– Нормально, пап. Домой хочется.
– А уж мне как хочется! Трогаем?
– Трогаем, – улыбнулся водитель.
Машина ехала не спеша. Я наслаждался видами Бьенфорда, будто эта последняя моя поездка, что, по словам дяди Вити, вполне вероятное развитие событий. Последнее время я часто езжу в машине, и каждый раз город предстает иначе, как бы открывая очередную грань своего характера. Я засматривался на вывески кафе, на летние веранды и людей, томно попивающих вино.
– Сына, а ты убрал доски со двора? Хотя бы часть?
– Да, конечно. Вчера. Мне ребята помогли.
– А что, гаврики из той службы не справились?
– Не-а, там один человек был, он сам бы эти доски месяц убирал.
– Ох уж эти работяги. Ну, ничего. Спасибо тебе и ребятам спасибо. Я уже, знаешь ли, со всем смирился. Со мной в палате лежал один парнишка, молодой такой, талантливый. Так вот, он картины пишет. Показывал мне, на телефоне. Ох и красивые! Я и подумал: может, и мне начать? Я же художественную школу закончил. Вспомню, как там что делается, и понесу пейзажики в парк. Тоже доход! И для души.
– Отличная идея, пап!
– Все получится, дорогой, – шепнула мама, и поцеловала отца в щеку. Водитель припарковался чуть подальше, чем нам было нужно: мест на стоянке не оказалось, и пожелал удачи.
– И тебе удачи, шеф! Клиентов хороших и денег – много-много, – сказал папа. Он старался быть веселым, но я видел, какой громадный булыжник придавливает его к земле.
Возле дома творилось что-то необычайное. За толпой во дворе с большим трудом различался наш подъезд. Галдеж и крики слышны издалека.
– А что у нас здесь происходит? – спросил папа.
Я пожал плечами. Мама тоже пожала плечами. Мы помогли папе выйти из машины – ему было тяжело двигаться, хоть он и уверял нас в обратном.
– Какое-то сборище, – сказал я. – Пойдемте посмотрим.
Люди шумели, щелкали телефонами. Где-то в глубине я различил большую профессиональную камеру.
– Ты точно растащил доски? – осторожно поинтересовался папа.
– Конечно, пап. С досками покончено.
Мимо нас прошли две старушки-соседки. Я впервые увидел их нарядными: еще бы, телевидение у их окон!
– Вот молодец, право слово! – говорила одна другой. – И, главное, помощь-то какая, помощь!.. Счастливый человек.
– Ага. Не то, что мой. У того дети только выпивать и могут. Пиво выпивать да водку.
– Ага, ага.
– Здравствуйте, дамы! – сказал папа. – Как поживаете?
– О! Приехал! Да мы-то как? Мы хорошо! А ты иди скорее. Принимай корону.
– Куда идти? Какую корону?
– Как куда? Туда. Нет, ну талантище!
Толпа, как по команде, расступилась.
– Что?.. – Папа, несмотря на свое самочувствие, ускорил шаг, буквально побежал, туда, где целой и невредимой стояла работа его жизни. – Что… – тихо повторил он и погладил выкрашенную зеленой краской деревянную поверхность избушки. Он смотрел на них – на домики-ромбики, на скульптуры, на веревки, качели. На все то, что в виде эскизов еще год назад усыпало нашу квартиру.
– Я… Сынок… Это как вообще? Это как?
В толпе я увидел членов жюри городского конкурса. До меня донеслись слова самого авторитетного из них: