class="p1">Ноги пытались нести меня на площадь Мира, к “Антиме”, но я отчаянно сопротивлялся, из последних сил меняя маршрут. О чем-то дико вопила Тетрадь. Я извлек ее – светящуюся неприятным желтым светом – из рюкзака.

Корфы больше не улыбались. Я услышал жуткий рык.

Тетрадь высасывала из меня жизненную энергию. Страница, следующая за Рахиндом, открылась сама собой. На ней было написано:

Твоя связь с Шаром останется здесь. 1,5 %.

И линия, похожая на полосу загрузки игры.

Времени нет.

* * *

Я поднялся по лестнице и постучал в дверь дяди Вити.

– Ты толкаться сюда пришел? – спросил тот, стоя у порога. Злоба от него не исходила, а вот перегар – да. Я все еще испытывал неприязнь к этому человеку, но понимал теперь, что мои чувства к дяде Вите диктует мне Тетрадь, а именно – Зухра.

– Я вас ненавижу. Помогите мне, сволочь. Кажется, я не совсем владею собой.

– А кто в твоем возрасте владеет? Ты меняешься, это нормально.

– Я в прямом смысле.

– А все смыслы – прямые. Переносных не бывает.

– Вы издеваетесь? – я стоял, прислонившись к дверному косяку. Квартира дяди Вити колыхалась туманными пятнами. – Мною что-то овладело.

– Так я знаю. Входи, плохиш.

В комнате пахло алкоголем. Я сел в старое кресло, проверил Тетрадь. Моя связь с Шаром разорвалась, если верить ползунку, уже на 2 %. Дядя Витя открутил крышку на полуржавой фляге.

– Знаете, гад?

– Да. А еще – угадай, что меня стало раздражать с возрастом? То, что другие люди не любят. Или любят, но как-то агрессивно, неправильно. Ты помнишь, что я адепт богини любви? Вот. Но, к сожалению, заставить любить нельзя.

– А я тут, блин, при чем, гад?

– Ни при чем. Ты правильно сделал, что пришел. Садись.

– Уже сижу. Не видно? Тупой?

– Вот. Это правильно, что сидишь. А теперь расскажи свою историю. От начала до конца. И не забывай при этом любить. Каждый раз, воздержавшись от слова «гад», ты увеличиваешь срок своей жизни в этом мире. И поверь, я здесь ни при чем. – Он подошел ближе и указал пальцем в область моего сердца: – Вот здесь сидит то, что убьет тебя. А я, пока не узнаю врага в лицо, помочь не смогу.

И я выложил дяде Вите все. И про Тетрадь. И про Шигира Рахта. И про Башню печали. Я срывался на угрозы, оскорбления и во всякой нецензурщине проявлял большую креативность. Дядя Витя не обижался, зная, что свой язык я контролирую лишь отчасти, однако каждый раз, когда мне удавалось проглотить плохое слово, я чувствовал облегчение, хоть и говорил в следующий момент: «Вы болван» или что-то подобное.

Дядя Витя слушал внимательно, и только когда я замолчал, он икнул и сказал:

– А тигров ты тоже уничтожил бы? Раз уж они способны в случае чего убить.

– Вы идиот! Рахт убедил меня, что Минувшие опасны.

– Да какие это в сраку Минувшие, гхм? Что за слово такое?

– Вы… А как?

– Животные. Но к твоей невежественности мы вернемся позже. В остальном – все ясно, как день. Когда ты в первый раз ко мне пришел, с друганом своим, я уже заметил, что ты не от мира сего… Рахт, или как бишь его, – просто инструмент. Винтик, знаешь ли. А вот ту Тетрадь тебе не следовало брать в руки.

– Вас забыл спросить.

– Дай мне ее.

– Нет.

– Что?

– Я сказал: нет!

Он хочет меня обмануть, пытается выманить самое драгоценное, что у меня есть.

– Не отдам! – крикнул я, сжимая в руках рюкзак, как мать – ребенка.

– Плохо дело… – проговорил дядя Витя. – Выручать надо пацаненка. Пацаненок – это ты, если что.

– Себя выручите.

Обстановка накалялась. Как по команде, в комнате возник Стэнли. Арбитр, призванный рассудить наш спор, он явился из ниоткуда, абсолютно реальный, даже более реальный, чем я. Полные ярости глаза освещали комнату смертоносным пламенем.

– А-ар-р-р! – зловеще зарычал он. Мои колени подкосились. Я испытал и страх, и благодарность. Хотелось, чтобы Стэнли расквитался с дядей Витей за его дерзость, и в то же время – сбежать подальше от этих клыков. Дядя Витя не разделял моих эмоций. Он сощурился, внимательно разглядывая нового гостя, как некую диковинку.

– А-а-а-ар-р-р-р-р! – еще агрессивнее и громоподобней зарычал корф. С полки упала пустая бутылка, покатилась по ковру и стукнулась о другую бутылку. Я сполз вниз, спрятался за креслом. Дальше – только кровь и смерть.

– Ар-р-р…

Стэнли сделал шаг к дяде Вите. У монстра выросли когти, взбухли шипы, но полицейский из древней Орвандии не смутился. За очередным рыком и шагом Стэнли ничего не последовало. Он остановился. Не напал.

Чего он ждал? Абсурдная ситуация. Сюжет, которому не придумали продолжения. Стэнли, ты чего? Действуй! Или умри, что ли. Наконец дядя Витя вымолвил:

– Ты, правда, думаешь, что я собираюсь с тобой сражаться?

– Р-р-р-р! – было ему ответом. И только!

Я даже заметил в глазах монстра растерянность.

И вдруг дядя Витя расхохотался. Корф явно не понимал смысла этих звуков. Подумал, вероятно, что это тоже рык, и ответил так громко, что у меня заложило уши. Но этим он вызвал новый приступ смеха у противника. Дядя Витя смеялся с хлюпаньем и хрюком, так заливисто, как ребенок, впервые услышавший понятный ему анекдот. Стэнли стоял наготове, не зная, что ему делать – то ли разорвать этого дерзкого человека, то ли рыкнуть еще пару раз. Да вот толку-то?

– Дядя Витя… – шепнул я, – что происходит, мерзавец?

– Подожди, малец, – ответил тот сквозь смех и слезы. – Сейчас все закончится.

И действительно. Так же внезапно, как появился, Стэнли исчез.

От безудержного веселья (а может, это действие алкоголя?) дядя Витя раскраснелся. Он подобрал с пола бутылки и поставил на стол.

– Он похож на тебя. Совершенно не понимает, что делать! Мается себе, старается что-то. А толку – пук. Ты его нарисовал, да?

– Я только контуры очертил…

– Ага. В этом и причина сходства. Ты думал, что он твой защитник? Поверь, малыш, пока сам не поймешь, кто ты, все твои двойники во всех мирах будут слоняться как потерянные.

Я не ответил. Не из-за шока, не оттого, что обиделся. Со мной случился приступ. Я упал на пол, испытывая сильнейшую боль в области всего. У меня не получилось закричать: страдания блокировали все, кроме боли.

– А вот это уже посерьезнее… – сказал полицейский. – Это тот, который последний, да?

– Рахинд… – с трудом проговорил я.

– Корфы. Премерзейшие враги человека.

– Сделайте… что… нибудь…

– А что я могу? Это ты его