Господин Хосокава вскочил на ноги и подошел к роялю, еще не совсем освободившись от власти сна. Он был растрепан, края рубашки не заправлены в брюки. Он не знал, что делать. Что-то в нем требовало немедленно остановить мальчишку, допустившего неуважение к Роксане, но его пение было так прекрасно! В самой манере Сесара прикладывать, в точности как Роксана, руки к сердцу было что-то умилительное. Конечно, звучал не ее голос, но настолько похожий, что его можно было принять за плохую пластинку Роксаны Косс. Господин Хосокава закрыл глаза. Да, разница значительная. Теперь ошибиться было невозможно, и тем не менее этот парень каким-то непостижимым образом ухитрился передать тревожное состояние любви. Господин Хосокава любил Роксану Косс. А может, дело было в поющем парне. Может, это любовь заставила его услышать ее в звуках чужого голоса?

Роксана Косс тоже стояла в толпе слушателей. Как получилось, что никто не заметил, как она спустилась? Она не стала одеваться, на ней была белая шелковая пижама и синий, не по сезону теплый халат жены вице-президента. Она была босиком, распущенные волосы свободно падали на плечи. После месяцев заточения волосы у нее отросли, и теперь было видно, что в них тут и там блистает серебро, а их истинный цвет является жалким подобием той чарующей светлой рыжины, которая вызывала всеобщее восхищение. Сесар продолжал петь. Его пение вырвало ее из глубокого сна. Будь ее воля, она бы проспала еще несколько часов, но это пение подняло ее на ноги, и она в состоянии полного замешательства поспешила вниз. Пластинка? Диск? Но тут она увидела его, Сесара, парня, который до сегодняшнего дня ничем не выделялся среди остальных. Когда он успел научиться петь? Она лихорадочно соображала. Он очень хорош. Просто прекрасен. Если бы такой самобытный талант появился в Нью-Йорке или в Милане, он в одну минуту оказался бы в консерватории. Ему суждено стать звездой. Сейчас он никто, ни дня не учился – и такая глубина тона! Какая мощь, заставляющая сотрясаться его узкие плечи! Он несся к финалу, к заключительному верхнему до с отвагой неподготовленного новичка. Она знала эту музыку так же хорошо, как собственное дыхание, и поэтому бросилась к нему, как будто он был ее сыном или вообще брошенным на дороге ребенком, а финальное до – мчащейся на полной скорости машиной. Она схватила его за руку.

– Detengase! Basta! – Испанского она не знала, но эти два слова слышала здесь каждый день: «Хватит!», «Довольно!».

Сесар остановился как вкопанный, даже не закрыв рта. Его губы все еще хранили укладку последнего пропетого слова. Она не сказала: «Начни еще раз!» – и его губы затряслись, голова упала на грудь, а вдохновение мгновенно испарилось.

Роксана Косс тормошила его за руку. Она что-то очень быстро ему говорила, но он не понимал ни слова. Он смотрел на нее беспомощно и безучастно и видел только одно: она взволнована, даже испугана. Ее речь становилась все быстрее и горячее, но, когда наконец ей стало ясно, что он ее не понимает, она отчаянно крикнула:

– Гэн!

На них глазели все, находящиеся в комнате, и это было ужасно. Сесар дрожал всем телом. Роксана стояла рядом с ним и касалась его рукой, но он повернулся и выбежал вон. Слушатели пребывали в полном замешательстве, как будто парень внезапно предстал перед ними голым. Като первый поднял руки и зааплодировал. За ним последовали итальянцы, Джанни Давансате и Пьетро Дженовезе, которые закричали: «Браво!» Остальные принялись бешено аплодировать и вызывать парня на бис, но он уже исчез – выскользнул через черный ход и забрался на дерево, где часто сидел, наблюдая за внешним миром. Из дома до него доносился монотонный шум голосов, но кто дал бы ему гарантию, что над ним там не насмехаются? Что, если сейчас она изображает его попытку воспроизвести ее пение.

– Гэн! – Роксана в отчаянии схватила Гэна за руку. – Бегите за ним! Скажите кому-нибудь, чтобы его догнали!

Гэн повернулся, отвечая на ее просьбу, но увидел перед собой Кармен. Он везде и всюду видел перед собой Кармен, ее темные сияющие глаза. Кармен, всегда готовую прийти на помощь, как будто он спас ей жизнь. Ему не надо было даже просить: они понимали друг друга без слов. Она молча кивнула и вышла из дома.

Прожив бок о бок столько времени, они все прекрасно изучили привычки друг друга. Ишмаэль, к примеру, бегал за вице-президентом, как собачонка. Если кому-то нужен был Ишмаэль, ему следовало лишь справиться, где вице-президент, и в большинстве случаев оказывалось, что парень тут же, рядом. Беатрис почти всегда сидела перед телевизором – если не получила четкого распоряжения заняться чем-то другим. Хильберто был без ума от ванны, особенно расположенной неподалеку от мастерских: в ней, стоило повернуть кран, начинала бешено бурлить вода (ее рев и рычание приводили его в восторг). А Сесар больше всего любил старый мощный дуб, кроной нависавший над стеной. У него были низкие крепкие ветки, по которым можно было забраться наверх и удобно там устроиться. Другие бойцы считали Сесара либо тупицей, либо бесшабашным храбрецом, ведь порой он забирался так высоко, что оказывался над стеной, и любой вооруженный человек с улицы мог подстрелить его, как белку. Иногда командиры сами просили его заглянуть за стену и доложить, что происходит в городе. Так что для Кармен не представляло ни малейшей загадки, где его искать. Она направилась в сад, который после прошедшей ночи казался ей совершенно другим. Она пошла кружным путем, мимо их давешнего убежища: примятая трава все еще хранила форму ее спины. Кровь снова застучала у нее в висках, и ей пришлось схватиться рукой за стену, чтобы не упасть в обморок. Святой боже, а вдруг кто-нибудь увидит? Может, попробовать расправить траву? Но разве примятая трава распрямится? К тому же Кармен знала, что в самом скором времени примнет ее снова, потому что ее снедало пламенное желание примять своим телом и истоптать босыми ногами всю траву в саду. Будь ее воля, она бы увлекла Гэна за собой, крепко обхватила бы его ногами, забралась на него, как на дерево. Кто бы мог подумать, что такой человек захочет заниматься любовью с ней? Она была настолько поглощена своими переживаниями, что на минуту совершенно забыла, зачем вышла в сад и кого ей надо искать. Потом она увидела свисающий с дуба башмак, похожий на огромный отвратительный плод, и мир снова принял для нее обычные очертания. Кармен подошла к дубу, схватилась за самую удобную ветку и полезла наверх.

Сесар дрожал и плакал. Любого, кто посмел бы забраться к нему на дерево, он в два счета сбросил бы вниз. Врезал бы ему хорошенько и с превеликим удовольствием наблюдал, как тот летит на землю. Но перед ним возникла голова Кармен, а Кармен ему нравилась. Он думал, что она его понимает, потому что тоже любит Роксану Косс. Ей вообще повезло больше всех: она носила певице завтрак, спала возле ее двери. (Но, поскольку Кармен вела себя очень осторожно, он даже не догадывался, что иногда она спит в постели певицы, расчесывает ей волосы, а прошлой ночью привела к ней любовника. Узнай он об этом, его разорвало бы от ревности.) Никто никогда не видел, чтобы он плакал, хотя в сущности он был еще ребенком, но сейчас, когда его слезы увидела Кармен, он если и разозлился, то не слишком. Перед тем как он влюбился в Роксану Косс, вернее, перед тем как они пришли в этот город, он мечтал поцеловать, и не только поцеловать, Кармен, однако после сурового внушения командира Эктора оставил эту идею. Подобное среди членов отряда было категорически запрещено.