– Ты все правильно понял. Им это и нужно. Та жизнь, которая помогает им чувствовать и переживать.

– Но как…

– Это уже другой вопрос. – Ульман усмехнулся. – Но мы придумаем что-то. Главное, что ты понял.

Генрих поднялся с корточек, отряхнул белое одеяние и прошествовал к столу. Он открыл книгу и начал листать ее.

– А почему ты рад? Что с того, что я понял?

Ульман повернулся к ученику и улыбнулся. Долго он вглядывался в лицо Вильгельма, о чем-то думал, а потом кивнул и сказал:

–Ты даже не представляешь, как это важно, Вельги. Ты даже не представляешь.

Глава двадцатая

Перед глазами мелькали стволы деревьев, казавшиеся огромными и страшными даже ему, лесному жителю. Сзади раздавались шаги, иногда переходившие в бег. Сильный видел, что слабый уже задыхается. Наслаждался преимуществом, шел следом и предвкушал победу.

Солнце скрылось в туманной дымке, тропинка расплывалась перед глазами. Дыхание бегущего сбивалось, ноги, уставшие от погони, заплетались. А сзади догоняли, приближались и несли за собой смерть.

Лес был бесконечным, изредка прерывавшимся на дорожки, по которым носились кони и коробки на колесах. Но в этот раз были только шаги, громкие крики, звуки, брошенные вслед, которых он не понимал, и воздух, холодный и обжигающий. В ногах застряли шипы, а голову осыпали капли росы, сброшенные с потревоженной высокой травы. Впереди край, земли запретные и опасные, куда без приглашения забредать нельзя. Он чувствовал, что в царстве цветов и зеленых трав, странных, растущих даже зимой, прямо под снегом, его не ждало ничего хорошего. Но деваться некуда – сзади смерть.

Он вбежал во владения большого волка, и тело будто перестало слушаться. Он упал посередине пути, в тень куста брусники. Его схватила судорога, ноги онемели, он тихо заплакал, потому что чувствовал, будто смерть нависла над ним. Но смерть ушла. Потерялась в темноте бора, укрылась в воде. Шаги затихли, а он провалился в пустоту, вязкую и пахнущую розами.

Он не знал, сколько спал. Сны ему не снились, да и не знал он, что это такое. Сквозь дрему он чувствовал, как что-то коснулось мохнатого бока, но не мог открыть глаз – боялся. Железо было уже перед глазами, где-то за ним валялись искалеченные тела членов стаи, а он не мог пошевелиться. Он бы заплакал, если мог, но звуки, знакомые и успокаивающие, разогнали морок кошмара, и он заснул.

Когда он очнулся, был уже день. Солнце светило из-за крон деревьев, а вдали слышалось гоготание гусей. Он поежился – этих птиц он побаивался. Потом вскочил и сразу же упал. Не узнал места, ведь был не дома, а окруженный прутьями из дерева. Он заскулил, потерся лапкой о подушку, на которой лежал. Принюхался. Пахло ромашкой и клевером. Рядом стояла миска с едой и водой. Убегать расхотелось, стоило его носу учуять прекрасный запах свежего мяса.

– Малыш, проснулся? – послышалось над головой. Звереныш испугался, а голос все продолжал произносить неведомые звуки. – Не бойся, я тебя не трону. Тебя охотник ранил, лапу задел, но не переживай. Я вытащил пулю, обработал, скоро будешь как новый.

Волчонок взглянул на спасителя. Он был похож на тех бледных и холодных пятипалых уродцев, что заполонили их лес, но и отличался от них. Его глаза светились. Загипнотизированный волчонок дал себя погладить. Руки у спасителя были теплые, спрятанные в ткани.

– Не бойся. Я понимаю, ты думаешь, что не отпущу тебя домой, но ты ошибаешься. Ты пока слаб, любой охотник пробьет тебя насквозь с первой же стрелы. – Хозяин отворил дверцу клетки, сел на траву рядом. – Я не такой, как они, я вылечу тебя и отпущу. У нас с лесом договор. Только не сбегай, пока не поправишься, иначе мне придется бежать следом. Договорились? Хорошо. Сейчас я отвяжу тебя, а ты останешься на месте.

И когда цепь звякнула, ударившись об пол клетки, волчонок не шелохнулся.

Дни летели быстро, пропахшие сеном и росой, травами и цветами, землей и дымом от костра. Вильгельм сидел на террасе в рубашке и летних брюках, босой и с распущенными волосами, и рукой в перчатке поглаживал по голове волчонка, которого подобрал пару дней назад в лесу, когда возвращался после купания. Звереныш смешно зевал и посапывал. Вильгельм царапал в тетрадке гусиным пером планы на неделю. Во дворе бегали дети и играли в салки, носились вокруг клуб и хохотали.

Кухарка, месившая тесто на свежем воздухе, иногда прикрикивала на них, но смягчалась под смешливым взглядом хозяина и смущалась. Сорванцы, среди которых мальчишек было больше, падали в траву, в пыль, отряхивались и скакали дальше, представляя себя воинами, солдатами и героями.

– Маруська! Отпусти Ваньку! – воскликнула кухарка, когда девочка в синем платье схватила мальчика за шиворот и опрокинула на землю. – А ну стой! Стой, тебе говорят! Где видывали, чтоб девка за шиворот мальчишку таскала! Успокойся тебе говорят! Ну что ж за дети пошли!

Вильгельм оторвался от расписывания варианта поведения при четвертой возможности встречи с Екатериной Гавриловой и снял перчатку.

– Что тут творится? – насмешливо протянул он, когда подошел к ним. Дети, жившие в деревне недалеко от его поместья, почему-то быстро перестали вызывать в нем отвращение.

– Ох, простите. Не воспитала я нормально свою Маруську, теперь краснеть за нее! Накинулась она на сынка Дмитрия, видите ли, обозвал он ее! – воскликнула взъерошенная кухарка и яростно вытерла руки о тряпку. – Я сейчас же загоню их домой!

– Они мне не мешают. – Почитатель улыбнулся. – Я просто хочу поговорить.

Вильгельм присел на корточки напротив Маруськи, которая уже тихо хлюпала носом и вытирала кулаком глаза.

– Он тебя правда обозвал? – спросил Почитатель.

Девочка убрала кулачки от глаз, обтерла руки об юбку и посмотрела на Вильгельма с вызовом.

– Обозвал! Сказал, что я врушка, потому что сказала, что не брала его палку! Я не брала, честное слово не брала!

– Вот видите, из-за такой чепухи, а уже готова бросаться с кулаками! – воскликнула кухарка и махнула рукой.

– А чего ты боишься? Она маленькая, еще научится, – спросил Вильгельм и глянул на кухарку.

– Да как же так! – Она даже покраснела. – А кто ее замуж такую возьмет?

Вильгельм хмыкнул, сорвал маленький цветок, которыми была усыпана поляна возле дома, повернулся к девочке и всунул цветочек в карман платья.

– Не плачь. От человеческих слез глаза тускнеют, а ты ведь не хочешь, чтобы твои глаза из голубых превратились в бесцветные? – спросил он, а девочка, словно