нет. Смерти быть не может. Он не боялся смерти, но почему-то всегда чувствовал ее рядом.

От боли, вдруг заполучившей его тело, Вильгельм закричал так, что, не будь комната звуконепроницаемой, слышал бы его весь Шаттл. Каждую частичку его тела будто вырывали, выкручивали суставы до хруста, дергали за волосы и били в живот.

– Ему говорили также, но его никогда не существовало, – произнес кто-то. – Наплектикуса придумали для недоучек, которым хочется верить в сказки. Наплектикуса бы не допустили к жизни. Единое Космическое Государство бы не разрешило ему существовать. И тебе не должно было.

Вильгельм снова ощутил удар. Во рту появился привкус плазмы, железный и горький. Тьма вдруг расступилась, пропустила свет, но свет был Вильгельму враждебен. Эльгендорф, казалось, увидел кабинет в Академии, почувствовал запах лекарств, которые они разрабатывали в лаборатории, и ощутил, что нога его по-прежнему болела.

– Ты вообще не должен здесь быть! Твое время еще не пришло и не придет никогда! – говорил знакомый голос. – Амбиции Ульмана уничтожат тебя, а ведь смерти, которая поможет спрятаться от унижения, тебя не ждет. Посмотри на себя! Не лезь туда, где тебе никогда не будет места!

– Уходите! Прошу вас, оставьте меня в покое! – прохрипел Вильгельм и закрыл ладонями глаза, но свет, казалось, был внутри него и только сильнее разгорелся во тьме.

– Ты бы не оказался здесь, если бы послушал меня! Ты бы был нормальным! Ты мог бы быть со мной, а не с ним! Но ты все еще веришь в то, что можешь стать вторым Наплектикусом, хотя его никогда не было! – продолжал голос, а Вильгельм словно почувствовал, как руки схватили его, подняв с пола, и затрясли как мешок, набитый порошком. В глазах наконец-то темнело. Медленно Вильгельм засыпал, силы покидали его. Рука тянулась к кнопке вызова Ульмана, но Эльгендорф упал. В дверь в апартаменты стучали, что-то кричали, но Вильгельм уже не слышал.

Когда он проснулся, все еще был на полу, но под голову ему подложили подушку. К нему спиной сидел Ульман и пытался найти в сумке что-то.

– П-Профессор? – прошептал Вильгельма, а он испугался, не узнав свой голос. Во рту все еще чувствовалась горечь.

– Не вставай. Ты сильно ударил ногой об пол. Я провел исследование твоего организма, показали незначительные повреждения, но ногой тебе пока лучше не двигать. Она только недавно срослась, – тихо ответил Ульман и провел пальцами по волосам, слипшимися комками лежавшими на плечах. – И как ты только умудрился…

–Что случилось? – спросил Вильгельм и попытался повернуть голову, но от боли в шее на глазах выступили слезы.

Генрих напрягся. Эльгендорф заметил, как Учитель вздрогнул, а когда повернулся, и Вильгельм смог посмотреть ему в глаза, Генрих ответил.

– У тебя был приступ, Вельги. Что-то с этими таблетками… Мне кажется, они перестали действовать. Я принес новое лекарство, может, с ним будет лучше, – сказал он. Голос его тихий, спокойный, но Вильгельм, казалось, чувствовал, что Генрих себя сдерживал. – Почему ты не вызвал меня? Ты ведь знаешь, что после длительной работы у тебя часто случается приступ головной боли. Если бы ты вызвал меня, ничего бы не случилось.

Вильгельм почувствовал, как в горле распухала боль. Комок застрял, перекрыл доступ живительного газа, и Эльгендорфу показалось, что еще немного, и он задохнется.

– Я не хотел… – сумел выдохнуть Вильгельм, но на большее его не хватило. Теплые слезы коснулись ресниц, и он отвернулся, превозмогая боль, лишь бы Учитель не увидел его слабости.

Вильгельм закрыл глаза, но выключить возможность услышать не умел и услышал, как Ульман поднялся, как медленно подошел к нему и сел на колени совсем рядом, как тихое и размеренное дыхание стало громким. Эльгендорф почувствовал, как рука, теплая и большая, коснулась его плеча.

– Я бил себя. Я могу ударить и другого, – прошептал он и открыл глаза. Лицо Ульмана превращалось в белое пятно, окаймленное волосами, за стеной из застывших слез.

Учитель молчал. Его внимательные глаза с необъяснимой, непонятной другим наставникам грустью смотрели на ученика.

– Ты никого не ударишь. Тебе не жалко только себя, – сказал Ульман. – Повернись ко мне другой рукой. Я сделаю тебе инъекцию, будет легче.

Вильгельм выполнил приказ. Перевалился на другой бок и прошипел, когда больной ногой снова ударился об пол. Генриха Вильгельм уже не видел, только чувствовал. Он услышал, как отлетел колпачок на шприце, как Учитель набрал лекарство. Медленно, словно боясь навредить неаккуратным движением, он закрутил рукав рубашки ученика и надавил в ту же точку, куда делал уколы и прежде.

– Тебе здесь не больно? – спросил он и, не услышав тихого ответа, сделал укол.

Игла впилась в тонкую кожу, а Вильгельм поморщился, громко вдохнул воздух через нос и всхлипнул. Даже испытав столько боли, он все равно не мог перестать ее чувствовать, а уколы, которые делал Генрих, всегда были особенно болезненными.

– Все с тобой будет хорошо, – сказал чуть погодя Ульман, когда почувствовал, что ученик успокоился и лекарство начало действовать. – Я тебя вылечу.

Вильгельм слышал голос Генриха словно издалека. Мягкий, обволакивающий, подобный теплому пледу, который подарил ему Норрис, но невесомый, который невозможно унести с собой. Он приходил только тогда, когда сам считал нужным.

– Меня никто не вылечит. Ты ведь это знаешь, просто признать не хочешь, – ответил Вильгельм креслу, которое наконец-то перестало расплываться перед глазами.

– Ты ошибаешься, – не сразу ответил Ульман. – Подобных тебе немного. Наше правительство никогда не признается в том, что прежние формулы создания жителей не могут обеспечивать стопроцентного успеха. Мир меняется, наше окружение тоже. Граждан теперь больше, а новых систем для выработки газа для дыхания не строят. Ты ведь замечал, что за последние годы не было ни одного заказа?

– Кажется, ты мне показывал документы. А при чем тут я?

– Как же причем? – Вильгельм почувствовал, как Генрих улыбнулся, хотя даже не видел его. – Ты, наверное, был в той бракованной серии. Но это не означает, что ты бесполезен или никчемен. Твоя слабость – вина Государства. Они просто не могут ее признать, поэтому винят тебя.

– А что если виноват я? Я ведь много раз сбегал из больницы, я отказывался принимать лекарства…

– Это ничего не значит, – прервал его Учитель и аккуратно, чуть надавив на плечо, перевернул Вильгельма на спину. – Ты обычный. Ты не бракованный. Физическое здоровье поправить можно, но если ты убедишь себя в том, что никчемен умственно, помочь даже я тебе не смогу.