Затем приподнялась и со всей силы рухнула на запястье.

Однажды они с Брайаном видели документальный фильм о рыбаке, рыбачившем в одиночку. Его рука угодила в лебедку, вытягивавшую сеть. Лебедка медленно вращалась, мало-помалу затягивая руку. И тогда мужчина выхватил из-за пояса нож и отпилил собственную руку. Потому что альтернативой была смерть. Потом в интервью он рассказал, что идея пришла ему по аналогии с клеевыми мышеловками. Приклеившаяся мышь обречена на медленную смерть от голода. Случается, отчаявшись освободиться, мышь отгрызает себе лапку и уползает прочь, становясь легкой добычей для хищников, обитающих в жестоком мышином мире. Вряд ли у мышей существует понимание смерти, скорее всего, они подчиняются инстинкту. Вот и он действовал так же. Почувствовал вдруг себя такой мышью. Если бы кто спросил его раньше, сможет ли он отрезать собственную руку, чтобы спастись, он бы принялся рассуждать, взвешивая ценность одной руки и целой жизни. Но в тот момент он не думал ни о чем таком и действовал как животное. Как мышь.

А если бы задумался, не факт, что сумел бы.

И Джулия теперь была полностью с ним согласна.

Она действовала инстинктивно. Точнее, полуинстинктивно. Рациональная частичка ее сознания продолжала наблюдать, но не разум вел в этот момент Джулию. Ею двигал инстинкт. Животная часть ее существа заставила Джулию вновь приподняться и со всего маху рухнуть на руку.

Рука лежала под углом к бедру, так что сила, сконцентрированная в одной точке, должна была сломать кость. Что и произошло. Раздался громкий треск, словно сучок угодил под подошву ботинка. Джулия снова с размаху села на кисть руки. И снова. И снова. Каждый раз она слышала, как трещат кости.

Прижала то, что осталось от руки, бедром к полу и поелозила. Она чувствовала, рука настолько изуродована, что превратилась в нечто чужое. Перестала быть ее рукой.

Вытеснив из головы эту предательскую мысль, Джулия потянула.

Остатки руки и веревка стали скользкими от крови. Джулия ощутила, как кости смещаются под узлом. Теряя сознание от боли, она дернула еще раз, и еще… Кисть освободилась, повисла дохлым червем… Как же было больно, о господи, как же было больно!

Хорошо, что было темно. Джулии не хотелось теперь видеть, во что превратилась правая рука. Левой ощупала узел веревки на лодыжке. Тугой, но «по-эддновски» аккуратный, так что развязать его не составило особого труда.

«Это научит тебя неаккуратности, гадина, – подумала Джулия. – Скоро ты пожалеешь, что в свое время не получила скаутский значок за вязание узлов».

Сгорбилась, положив руки на колени. Теперь со страшной силой заныли плечи, но все равно она чувствовала облегчение. Кровь свободно потекла по венам, затекшие конечности начало покалывать, хотя «покалывать» в данном случае слишком мягко сказано. Какое-там покалывание? Скорее втыкание раскаленных игл.

И тут она услышала шаги, приближавшиеся к тайнику. Шаги стихли, сменившись скрипом натягиваемых на руки хирургических перчаток, звук был точь-в-точь как в фильмах.

Джулия подобралась. Сделала глубокий вдох, напрягла мускулы, стараясь подготовиться к ожидающему ее.

Представила четырнадцатилетнюю Анну и нависшую над ней Эдну, внушающую внучке, что если она хочет чего-нибудь добиться в этой жизни, должна упорно работать, а кино и мальчики – для простых девочек, тех, которые ниже ее. А если Анна не будет слушаться любимую бабушку, то бабушка ее накажет. Анна ведь хорошо знает, какое наказание ее ждет, и не хочет, чтобы оно повторилось, не так ли?

А вот Анне уже пятнадцать. Ее тошнит в ванной, по внутренним сторонам рук, там, где не видно, тянутся тонкие красные полоски.

Или двадцатилетняя Анна: задерганная неврастеничка, больше всего на свете боящаяся не оправдать ожиданий бабушки.

Ну, нет! Анна родилась для радости. Она должна прожить счастливое детство, смеяться, баловаться, научиться рисовать, увлечься поп-музыкой, смотреть телевизор и жевать чипсы с шоколадками. Она должна понять, что самое главное – жизнелюбие и доброта, а вовсе не деньги и титулы.

Стать такой, как хочет Джулия, а не Эдна.

Дверца тайника заскрежетала, и слева раскрылась светящаяся щель в дюйм шириной.

Джулия напряглась. Она чувствовала себя сильной. Храброй. Способной справиться со всем, чем угодно.

И тогда все началось.

6

Мы смотрим, как уходят ее друзья. Любопытно, трахается ли она с этим толстяком? Очень может быть, зная Джулию. Вот они залезают в машину и уезжают. Надо еще подождать, убедиться, что они не вернутся. Вряд ли что-то заподозрили, для таких это было бы слишком: им и в голову не придет, что в нашем доме имеется древний «тайник священника», а в тайнике лежит их пропавшая приятельница. Для подобного у них элементарно не хватит ни ума, ни воображения. Овцы, они овцы и есть. Для таких невозможно представить, что мы задумали и спланировали убийство собтвенной невестки, вот они и не представляют. Ну и ладненько. Неспособность серой массы заглянуть за пределы собственного загона – залог нашей безопасности.

Этим-то мы от них и отличаемся. Из нас вышел бы превосходный частный детектив. Мы способны видеть то, что скрыто за очевидностью. Мы бы не гадали на кофейной гуще. Именно по этой причине нам нравится Шерлок Холмс: мы с ним очень похожи. Тот же разящий интеллект, та же готовность сделать все необходимое, чтобы получить желаемое. Был ли Шерлок Холмс человеком приятным для людей? Скорее напротив. И тем не менее они им восхищаются, поскольку он призывал к ответу плохих. Для нас важно другое. Не то, как он наказывал преступников, а то, как он это делал. Мы бы точно так же восхищались им в том случае, если бы его цели были противоположны. Возможно, восхищались бы даже больше. Ведь чтобы разорвать узы, которыми связывает нас общество, требуется куда более сильный характер. Мы-то знаем об этом не понаслышке.

Убить мать было нелегко. Нам потребовалось собрать в кулак всю волю, чтобы убедиться в том, что это правильное решение. Что нашу дорогую мать нужно освободить. В случае с Джимом понадобились силы иного рода, поскольку существовал шанс, что нас разоблачат.

В точности как сейчас. Но мы не позволим обстоятельствам возобладать над нами. Мы не имеем на это права. У нас нет выбора. Мы действуем во благо Анны.

Мы закрываем входную дверь. Привычный скрип. Можно было давным-давно смазать ее, но мы предпочитаем этот звук. Он предупреждает нас о неожиданных визитах. Из тайника доносится шум. Она борется. Наверное, уже сообразила, что смерть близко и ничего с этим не поделать. Должно быть, ужасно это осознавать. Тем скорее следует положить конец ее мучениям.

Какая, в сущности, замечательная штука этот «тайник священника». Чудо архитектурной мысли. Много веков назад он спасал человеческие жизни, пряча людей от желающих их убить. Охотники были хорошими следопытами и знали, в каких домах могут иметься тайники, но этот они так и не нашли. Вроде бы ничего необычного: фальшивая стенка внутри дымохода. Нам рассказывали, что жильцы специально разводили огонь в камине, чтобы показать, что там ничего нет и быть не может. Тайник был сконструирован таким образом, чтобы священник мог перетерпеть жар и дым.