Они только молча переглядывались друг с другом. Неужто всё вот так просто и закончится? Неужто в Зотове так просто пробудились добрые чувства и их злоключениям пришел конец?

Зотов закурил, молча сунул Мише начатую пачку сигарет и спички. Катя переобулась в хорошие, почти новые кроссовки. Это были, без всякого сомнения, ее собственные кроссовки, в которых она была, когда давным-давно впередсмотрящий часовой Мотя первый раз арестовал их как дудковских шпионов. Лена специально отыскала их для Кати на складе. В обычных тут сапогах с распухшими после родов ногами ходить было невозможно.

В чем пришла, в том и уйдет — символично. Дай бог, чтобы символ был добрым.

— Посидим на дорожку, братцы? — предложил Володя, и все сели.

Володя имел с собой объемистый, но почти пустой рюкзак. Он достал оттуда каску с фонарем и надел на голову, не включая пока осветительный прибор. Мише показалось, что именно эта оранжевая каска венчала когда-то голову покойного ныне Васи Рябченко, инициатора всей авантюры. Хоть каска его вернется ненадолго на поверхность земли.

Миша забросил за спину вещмешок, поправил лямки. Катя взяла ребенка, отдала своему парню.

— Подержи, Миш, минутку.

Сначала она подошла к Лене, обняла ее, поцеловала. У Лены на глазах сами собой выступили простые бабьи слезы. Она думала, что Екатерина Игоревна идет на верную гибель, но все равно желала ей всего наилучшего. Катя думала, что возвращается домой.

Зотов сидел, словно истукан, уставившись в пол. Катя прикоснулась губами к его щеке. Ей в самом деле казалось, что прадедушка уже не совсем человек. И даже не мертвец, имеющий холодную, похожую на резину кожу. Если боги имеют шершавый каменистый покров, это очень печально.

— Прощайте, Иван Васильевич.

— Угу, — невнятно прогудел ее прадед. На хорошо освещенном, довольно просторном перекрестке пяти штреков их поджидала группа людей.

— Они с нами идут? — спросил Миша у Володи.

— Да.

— А почему они? — Шмидт изначально не доверял этому гладкому толстому гонцу, как не мог просто доверять ничему, исходящему от Зотова.

— Не знаю. Так Иван Васильевич решил. Их было шестеро — кандидатов на выход из Системы Ада. Все немолодые. Шмидт узнал только дудковского главнокомандующего атамана Пукова. Его пышные седые усы воинственно топорщились в стороны, глаза возбужденно блестели. Даже на расстоянии чувствовалось, что Пуков слегка пьян. Здесь были еще два дудковских офицера. И трое бульников рабочих. Двое мужчин и женщина. Их изрезанные морщинами, блестевшими въевшейся металлической пылью, изможденные лица говорили лишь о бесконечной усталости, но туповатые глаза тоже сияли алкогольной эйфорией.

— Любо дело Дудко, товарищи! — поприветствовал Пуков новоприбывших. Наконец-то, да? Навоевались. Мир все-таки лучше. Да здравствует мир.

— Мир, — согласился Миша.

— Я знаю вас. Вы зотовский герой капитан Шмидт. А я атаман Пуков. Беспорочной службой и мужественной отвагой мы с вами это заслужили. А это вот мои удальцы — хорунжий Хвтисиашвили и есаул Абашин, — представил он двух офицеров с белыми дудковскими звездами на груди. Их кители, словно прошитые пулеметной очередью, были в дырках от свинченных наград.

И тут только Миша обратил внимание, что здесь были не одни поддатые счастливцы. По обе стороны прохода с независимым видом стояли и покуривали четыре молодых человека с автоматами. Они не носили униформы. Это были личные бандиты Зотова. Оружие у них было за спиной, но они внимательно посматривали за группой, предназначенной на выход.

Миша резко обернулся к Володе.

— А эти зачем? Зачем автоматчики?

— Нужно, — не опуская глаз, твердо ответил Володя. — Там может быть опасно.

— Где опасно? Что ты мелешь? Кто нас тронет — зотовцы, дудковцы?

— Нет. Но может быть опасность.

— Не лепи ты мне горбатого, — выдал Шмидт. — Или в деревне Мочилы нас могут замочить?

— Да не беспокойся ты, парень, — Володя улыбнулся. — Всё будет в порядке.

— Если в порядке, их бы не было.

Они отправились по левому коридору. Впереди шли Володя и два автоматчика, затем Миша с Катей и остальные счастливцы. Замыкали шествие также двое автоматчиков-бандитов. Чья это территория — зотовская или бывшая теперь уже дудковская — понять было трудно. Они несколько раз поворачивали, чаще направо. Рельеф шел на явное понижение. И по-прежнему все штреки были освещены. А Миша точно помнил, что после кольцевого глицеринового коридора они довольно долго шли по темным штрекам. И отнюдь не вверх. Впрочем, сейчас они шли к другому выходу.

Вскоре электрические лампочки действительно кончились. Володя и автоматчики включили фонари. У двух из них были шахтерские каски с лампочками, у двух — карманные фонари. Миша тоже хотел было достать свой, но Володя остановил его.

— Ты темноты, что ли, боишься? Экономь батарейки. Еще пригодятся.

Всю дорогу за спиной у Шмидта с Катей болтливый атаман Пуков пытался заговорить с кем-нибудь из попутчиков, делясь радостным настроением, но его не поддержали.

Вскоре Миша заметил, что они как-то незаметно перестроились. Володя по-прежнему шагал рядом, даже чуть сзади. Растянувшуюся по узкому, идущему на спуск штреку колонну возглавлял один из автоматчиков. Трое оказались сзади. Раз Володя гонец, проводник, то он должен вести, он должен знать дорогу, а вовсе не зотовская шестерка. Это уже больше напоминало конвоирование.

Только приятно, очень приятно было еще хоть чуть-чуть понадеяться, что их ведут домой.

Атаман Пуков сзади споткнулся, чертыхнулся и вдруг воскликнул:

— Товарищи, а давайте по такому случаю споем? Что-нибудь такое боевое, веселое, дудковское…

— Мишка, тебе не кажется, что нас ведут куда-то в еще большую глубь? спросила Катя.

— Кажется. Проклятый дед… Он резко остановился. Шедший следом Володя наткнулся на него.

— В чем дело?

— Это я тебя должен спросить — в чем дело? Куда нас ведут? — прошипел Шмидт.

— Куда надо.

— Вперед, вперед, товарищ Шмидт! — заорал атаман Пуков. — Где ваш дудковский, то есть зотовский энтузиазм? В рай все-таки идем. В Соленую пещеру. Вперед, заре навстре-ечу, товарищи в борьбе…

— Как…

— Давай, Шмидт.

Тон голоса Володи изменился и уже не обещал ничего хорошего. В ребра Мише уперлось вороненое дуло пистолета. Ноги сразу сделались ватными. Ребенок у Кати на руках, почувствовав неладное, проснулся и заплакал. Мать покрепче прижала его к груди.

— Тише, Ванечка, тише. Уже недолго осталось.

— Пришли, — обернулся охранник, шедший первым.

Спуск по зыбкой тропе, явно проложенной по осыпи обвала, закончился тупиковым гротом. Охранник укрепил на возвышении большую толстую свечу и зажег ее.