– Прошло много лет, – сказал мой собеседник, – с тех пор, как я в последний раз был в этом городе.

И далее он повел рассказ о событиях, случившихся там во времена его частых путешествий по отдаленным местам – по делам коммерческой фирмы, где до той поры он преданно служил на постоянной должности.

Стояла поздняя ночь, рассказывал он, и ему надо было передохнуть перед тем, как отправиться к конечной цели маршрута – по ту сторону северной границы. Когда-то я жил в этом городе, я знал о двух заведениях, подходивших для ночлега. Одно, меблированные комнаты в западной части города, на самом деле служило борделем – обыкновенным пристанищем разъездных коммерсантов. Другое располагалось в восточной части, в районе некогда пышных, а ныне в основном необитаемых домов. Один из них, по слухам, и превратила в своего рода гостиницу пожилая дама – миссис Пик. Она вроде бы зарабатывала на жизнь участием в средней руки ярмарочных балаганах – сначала стриптизершей, а позже гадалкой – прежде чем осесть в северном приграничном городе. Торговый агент пояснил, что сам не знает, по ошибке ли, или по злому умыслу его направили в восточный район, где там и сям светилось всего лишь несколько окон. Впрочем, он без труда увидел столб с вывеской о сдаче комнат – у самых ступеней громадного здания. Весь фасад и даже остроконечную крышу этой постройки облепляли башенки – точно поганки. Вопреки мрачному облику здания («как развалины небольшого замка», – выразился мой спутник), не говоря о практически пустынных окрестностях, торговому агенту ни на миг не пришло в голову отказаться взойти по ступеням. Он нажал на звонок, названный им «звонком гудкового типа», в отличие о тех, чей сигнал напоминает звяканье или колокольный бой. Однако отметил он – к раздавшемуся после нажатия кнопки гулкому вою примешивалось еще и «легкое динь-дон», подобное переливам колокольчиков на санях. Когда дверь, наконец отворилась, и перед торговым агентом предстало напудренное лицо миссис Пик, он попросту спросил:

– Есть места?

При входе в вестибюль миссис Пик приостановила его. Трясущейся, тонкой кистью указала в угол – на стойке лежала раскрытая регистрационная книга. Имен ранее въехавших постояльцев на страницах книги не было, тем не менее торговый агент, не колеблясь, снял с корешка перьевую ручку и поставил подпись: К. Г. Крамм. Закончив, он повернулся к миссис Пик и нагнулся за своим чемоданчиком. В тот самый миг он впервые увидел левую руку миссис Пик, столь же тонкую, как и правая – но не дрожащую. Внешне она напоминала протез, похожий на выцветшую конечность старого манекена – местами отслаивалась эмалевая надкожица. Вот тогда мистер Крамм полностью осознал, в какой, по его словам, «бредовой несуразице» очутился. Но вместе с тем, добавил он, увиденное его взбудоражило – как одно из тех явлений, названия которых он не знал, о которых ни разу в жизни не помышлял, и, похоже, не сумел бы даже мало-мальски внятно вообразить.

От пожилой дамы не укрылось, что Крамм заметил ее искусственную руку.

– Вот видите, – медленно проскрипела она, – с чем-бы какой дуралей на меня не полез, я справлюсь. Жаль только, приличных постояльцев у меня не так много, как раньше. Куда там, будь воля некоторых – ко мне бы вообще никто не пришел, – договорила она.

«Несуразный бред», – подумал мистер Крамм про себя. Но все-таки, как послушная собачка, потрусил за миссис Пик, когда та повела его в дом. Скудное внутреннее освещение не давало распознать черты декора, внушая Крамму головокружительное ощущение – его словно окутали, завернули в себя невиданно пышные тени. Это чувство только усилилось, когда старуха дотянулась до небольшой лампы, что одиноко тлела во тьме, и одним пальцем настоящей, живой руки повернула фитиль. Некоторые тени свет отбросил назад – другие же разрослись в нелепых чудищ. Затем провожатая повела Крамма вверх по лестнице, держа лампу нормальной рукой – искусственная просто висела вдоль тела. И с каждой ступенькой, на которую всходила миссис Пик, раздавался тот самый динь-дон колокольчиков, который агент расслышал снаружи, пока ждал ответа после звонка. Но колокольчики будто замолкали, они звучали до того призрачно, что мистер Крамм заставил себя поверить: это лишь отголоски в его памяти или разгулявшемся воображении.

Комната, куда миссис Пик в итоге определила гостя, находилась на самом верхнем этаже, сразу по узкому коридору, начинавшемуся от двери в мансарду. К тому времени обстановка, казалось, утратила всякую несуразность, – так говорил мистер Крамм, пока мы сидели на скамейке в парке, ранней весной, разглядывая все то же блеклое утро. Такие промахи в суждениях, отвечал я, не в диковинку там, где речь идет о доходном доме миссис Пик; так, по крайней мере гласила молва в те дни, когда я жил в городе у северных рубежей.

Добравшись до площадки верхнего этажа, продолжал повествование Крамм, миссис Пик поставила лампу на стол у конца последнего лестничного пролета. Затем вытянула руку и нажала на выступавшую из стены кнопочку, включив несколько встроенных светильников вдоль обеих стен. Освещение, хоть и тусклое, а по описанию Крамма «насыщенно тусклое», открыло взору густые узоры на обоях и еще более густые – на ковровой дорожке коридора. С одной стороны тот расширялся перед проходом в мансарду, а с другой – вел в комнату, где торговому агенту и предстояло спать этой ночью. После того, как миссис Пик отперла комнату, и нажала там на другую кнопочку, Крамм обозрел тесноту и аскетичность покоев, где его поселили – очевидно без особой нужды, учитывая обширность, или, как он это назвал, «мрачную пышность» остального дома. Все-таки Крамм не выказал недовольства (и не почувствовал, твердо добавил он), и, промолчав, покорно поставил свой чемоданчик рядом с кушеткой, не оснащенной даже спинкой у изголовья.

– По коридору чуть пройдете, там ванная, – сообщила миссис Пик, выходя и закрывая за собой дверь. И в тишине комнатушки Крамму снова почудилось, будто он расслышал легкий динь-дон колокольчиков. Теряясь вдали, те затихали во тьме огромного дома.

Хоть день у него выдался долгим, торговый агент не чувствовал ни малейшей усталости. Или же, возможно, его сознание переступило границы крайней степени утомления и вышло за его пределы, рассуждал он, сидя на скамейке в парке. Некоторое время он, так и не сняв одежду, лежал на узкой, короткой кушетке и разглядывал большие, расплывшиеся потеки на потолке. В конце концов, подумал он, прямо над комнатой, где его поселили – крыша. По-видимому, с крышей неладно: она повреждена, и в ненастные дни и ночи мансарду заливает дождем. Неожиданно, самым странным образом, его ум захватила эта мансарда, до двери которой всего несколько шагов от комнаты. «Тайна старой мансарды», – сам себе прошептал Крамм, лежа на крохотной, узкой кушетке в верхней комнате огромной обители роскошных теней. Чувства и порывы, которых он никогда не испытывал, разгорались в нем наряду с волнующими мыслями о мансарде и ее тайнах. Он – разъездной торговый агент, ему надо выспаться перед завтрашним днем, но из головы все не шло, как он встает с кровати и по полутемному коридору подходит к двери в пристройку этого жилища теней. Если кто полюбопытствует, то он пошел искать ванную – так убеждал он себя. Но Крамм прошел мимо нее, и вскоре в растерянности понял, что прокрался в мансарду – оказывается, ведущую туда дверь не заперли.