— Одна минута, — сказал Теннет, сверяясь с хронометром.

Я же во все глаза следила за тем, как Ринда Милкис наощупь взбирается на валун. Девочка встала на алтаре и скрестила руки на груди, как покойница. Культисты резко перестали танцевать и попадали на траву в молитвенных позах.

Когда последняя песчинка скатилась по стеклянной стене иллюзорных часов, костры вдруг полыхнули высоко-высоко, окрасившись в лиловый цвет. Я сжала кулаки: там, на камне, за спиной у Ринды, из ниоткуда появилась женщина.

Женщина в плаще.

А точнее, женщина в мантии — богатой мантии с капюшоном, сплошь расшитой кругами. Персонаж из кошмаров Гординиуса. И, вероятно, из рассказов купцов — потому что незнакомка подлетела в воздух. Зависнув возле Ринды, она положила обе руки девочке на затылок — будто опираясь на нее. Или — благословляя.

Ринду Милкис колотило так сильно, что туман бы взбился в призрачные сливки… А так — лишь доносился стук зубов.

Культисты, не вставая с колен, задрали головы в сторону женщины, подняли руки, стали петь и плакать. Гординиус крикнул:

— Хвала новым богам, защитникам нашим!

— Хвала! — поддержали танцоры первого круга.

— Хвала! — второго.

— Хвала! — третьего.

Мурашки побежали по плечам…

Гординиус пошел к алтарю.

— Готова ли ты, Ринда Милкис, вступить в новую жизнь? — спросил альбинос.

Девочка судорожно кивнула.

Тотчас женщина над ней начала нараспев произносить некое заклинание. Одной рукой она вытащила из складок мантии изогнутый кинжал.

— Анте, пора! — рявкнула я, поднимаясь.

— Нет! Терпи! — хранитель дёрнул меня обратно.

— Как?!

— Как угодно! Терпение — это не про способ. Это про намерение. Надо понять, что происходит!

Вдруг громкий крик прервал нашу ссору. В первое мгновение я испугалась, что кричит Ринда. Но голос был мужским…

Мы с Теннетом резко прильнули к дыре между кривыми корнями сосны.

— Что он-то здесь делает?! — взвыл Анте.

Потому что с западной стороны на поляну вдруг выбежал… Мелисандр Кес.

Негодующий, встрепанный и поразительно дерзкий. Льняные штаны, лента на волосах, в одной руке керосинка, в другой — кочерга.

— А ну отпустили ребенка, ублюдки! — заорал саусбериец, кидаясь поперёк молящихся.

Во внешнем кольце культистов Мелисандр пнул какого-то эльфа по голой заднице. Следующего танцора — гнома — он перемахнул в стиле чехарды. В третьем кругу народный шок поутих; Мелу уже пытались сопротивляться: двое поднялись навстречу, растопырив руки и вытаращив глаза.

— Срам прикройте! — зыкнул Кес, раскручивая фонарь в руке, как пращу.

Культисты вняли предостережению и в последний момент разбежались по сторонам, скрутив ладонями фиговые листочки…

На поляне в мгновение ока воцарился полный бедлам.

Культисты орали, и отнюдь не молитву. Кто-то хватал вещи и пытался одеться. Другие голышом сматывались во тьму чащобы. Третьи оставались на местах, сжавшись крендельками, и по таким Мелисандр пробегал поверху, как по кочкам болота. Некоторые пытался броситься на Кеса, но всякий раз передумывали.

Гординиус замер у алтаря… Ринда Милкис пыталась содрать с глаз повязку, но летающая женщина властно перехватила ее руки, запрещая это.

А еще летающая женщина сказала:

— Сай, разберитесь.

Альбинос кивнул. Мелисандр как раз преодолел последнее препятствие — поднырнул между ног у почти трехметрового тролля — когда Горди швырнул ему навстречу какое-то заклятье.

Попробовал швырнуть — ведь в этот момент я наконец-то стряхнула с себя Анте Давьера, председателя клуба «Подождём-ка», и, сиганув через корни, сбив по пути улепетывающую фею, уже в полёте бросила в альбиноса энергетический щит.

Этот щит, как пружина, отбросил назад заклинание Гординиуса. Волшебник едва успел пригнуться: синие всполохи пролетели мимо, скосив дугу одного костра.

— Ти?! — радостно завопил Мелисандр. — Ай, красава!

— УБЕРИ ВРАГОВ! — приказала женщина, одной рукой держа Ринду Милкис за шкирку, как котенка.

Выпрямившийся Гординиус в панике посмотрел на меня. Потом на Мелисандра — мы приближались с разных сторон. Сглотнув, Горди двумя руками стал плести заклятья.

— Мел, прячься! — заорала я.

Ибо случилось самое неуместное: у меня кончилась магия. Вышла с нервами и потом. Испарилась за сроком давности. Растаяла, как мечта.

Я упала; надо мной пролетели стаей остроклювые птицы проклятья. Уткнувшись лицом в сырую землю, я краем глаза засекла мелькнувшую сбоку тень: Анте Давьер, незамеченный противниками, куда-то намылился под прикрытием сосен и тумана.

Стрелы кончились. Я подскочила, оскальзываясь на траве, и, срывая с бедра биту, бросилась на Гординиуса.

Мелисандр тоже сумел увернуться: но кинулся он не к магу, а к Ринде Милкис.

Горди снова метнул в меня заклинание — зеленый пульсар. Уклониться я не успевала. Поэтому вместо заклятья я кинула в ответ биту, будто снаряд. Не собью, так отвлеку! Лакированное дерево, мой верный друг, столкнулось с пульсаром, загорелось и взорвалось в воздухе на полпути между нами.

— Горди! — ахнула я, и все обиды моей жизни сгрудились в этом слове.

Кажется, маг смутился оттого, что я поняла, что он реально пытался меня убить. Он стыдливо оцепенел — на полмгновения — и мне того хватило, чтоб напрыгнуть на него, сбивая с ног. С размаху я ударила Гординиуса локтем по виску — и альбинос обмяк, уронив голову набок.

— Отпусти! ОТПУСТИ! — раздались истошные вопли Ринды Милкис.

Я скатилась с Гординиуса и подняла глаза.

Мелисандр Кес, умничка моя, тянул Ринду за ноги вниз. А «богиня» — за ворот — вверх. И странное дело — Ринда и сама уже держалась за женщину — наощупь, слепо, — а вот от Мела отбрыкивалась изо всех сил.

— Тебя воруют, ау! — убеждал девчонку Мел.

Учитывая, с какой скоростью тетка-в-мантии набирала высоту — саусбериец тоже вот-вот взлетит.

— Мой выбор это! ОТСТАНЬ! — визжала Ринда.

— Готова ли ты, Ринда Милкис, вступить в новую жизнь? — женщина повторила ту же фразу, что и Гординиус пять минут назад.

— ДА! — басом рявкнула юная госпожа Милкис.

Женщина в балахоне взрезала кинжалом повязку на затылке Ринды, отпустила клинок падать и сложила пальцы странной загогулиной для заклятья.

В душе у меня будто бухнули камень: то, что Кесу, горе-спасителю невоспитанных девчонок, сейчас не поздоровится, казалось непреложной истиной.