— Там сабля, как бы не заржавела, — забеспокоился я.

— Что ты, Алеша, мы тоже не без ума, я ее салом смазал, и армяк твой выкапываю для проветра.

— А почему такая таинственность? — поинтересовался я.

Старик ответил не сразу, долго подбирал слова, потом сказал:

— Тут тобой разные люди интересовались, боюсь, как бы детишки али Аксинья не проболтались.

— Интересовались мной? Вы это серьезно?!

— Приезжали, расспрашивали. И про твою саблю пытали. Обещали большие деньги отвалить, — почему-то смущаясь, ответил он.

— Что за люди, вы можете толком сказать?

— Это мне, голубчик, неведомо. Люди как люди. Сперва один приезжал на коне, сурьезный такой, со звездами. Это давно было, как только продналог ввели. Он, правда, деньги не сулил, все больше грозился. А в прошлом годе, аккурат как моя Лиза померла, другие подкатывались, вот они-то деньги сулили. Этих двое было, ласковые.

— А что они про меня спрашивали? — задал я конкретный вопрос, полагая, что крестьянину не хватит запаса слов толком описать приезжих.

— Когда был, чего делал, куда делся, — ответил старик. — Особливо любопытствовали, не оставлял ли чего. Саблю или еще что.

Он замолчал, а мне осталось только пожать плечами. Людей, которые могли интересоваться саблей, могло быть предостаточно, но никого, кто бы мог просчитать, что я был здесь, да еще что-то оставил, я не мог и представить.

После обеда опять началось паломничество крестьян. Мой «беспримерный подвиг» еще оставался в их памяти, и, кроме возможности лечить этих бедных людей, у меня была и другая: пожинать плоды доброго дела. Окончилось все это столпотворение с гостями и страждущими около десяти часов вечера, после чего мы с Дашей сразу же легли спать. Утром я собирался отправиться в лес. Даше предстояло ждать моего возвращения в деревне.

На рассвете я плотно позавтракал, прихватил с собой сухой паек, «подарки» на случай встречи с лешим и ушел в лес. Иван Лукич уговаривал взять его с собой, но я не захотел быть связанным стариковской медлительностью и отправился один. Определенного плана у меня не было. Единственным принципом, которым я мог руководствоваться, был сказочный приказ: «иди туда, не зная куда, ищи то, не зная что». Ничего другого я не сумел придумать. Из-за однообразия наших северных лесов я очень плохо запомнил дорогу. Пожалуй, если бы мне пришлось возвращаться к «мосту времени» даже спустя несколько дней, а не десятилетий, то у меня и тогда возникли бы трудности с опознанием местности. Теперь же, когда в здешних местах появились люди, протоптали новые стежки, оставили следы своей деятельности, угадать столетней давности дорогу было просто невозможно.

Я отошел от деревни и по первой встретившейся тропинке двинулся в глубь леса. Место, в которое я попал, отличалось от того, стародавнего. Тот лес был менее обжитым. Я вспомнил, что меня в нем больше всего удивляло отсутствие следов жизнедеятельности человека, то есть попросту мусора. Теперь же попадались кучи веток от срубленных деревьев, пни, стволы с зарубками.

Я, не торопясь, но целенаправленно шел все дальше и дальше. Постепенно лес «дичал», однако, тропинка не прерывалась. Это меня обнадеживало, хотя рассчитывать, что с первой попытки повезет, не стоило.

К шести часам вечера я порядком утомился и устроил привал. Судя по азимуту, я уже удалился от реки на приличное расстояние, поэтому никаких селений в глубине леса не попадалось. Россия по-прежнему была велика и обильна, но плохо заселена.

К вечеру небо потемнело и начал накрапывать дождь Я нашел раскидистую ель и устроился под ее кроной на мягкой хвое, Еда у меня была простая крестьянская: хлеб, яйца, кусок свиного сала. Вода находилась во фляжке из сушеной тыквы, и я боялся, как бы посудина не размокла. При экономном потреблении продуктов, я мог запросто продержаться в лесу три-четыре дня.

Костер разводить не хотелось, готовить мне было нечего, яйца были сварены «в крутую», а под елью была почти тепло. Я расстелил чистую холщовую тряпицу и разложил свои припасы.

— Хлеб да соль, — сказал за моей спиной знакомый голос.

Я вздрогнул, но не от неожиданности, а от радости, что мне так крупно повезло, вместе с противным, скрипучим голосом показался выход из тупика, в который меня загнали обстоятельства.

— Ем да свой, а ты рядом постой, — так же сварливо ответил я популярной поговоркой, потом смягчился. — Садись, дед, гостем будешь.

Наши отношения с этим забавным стариком складывались легко и просто, потому я и мог себе позволить с ним некоторую вольность в обращении. Кем был это оборванный, лапотный дед, очень похожий на лесного лешего, понять было невозможно. Скорее всего, кем-то вроде мифического греческого Харона, перевозчика мертвых в подземное царство Аида, только перевозил он не души умерших, а живых людей из одного времени в другое. Причем брал за это плату и деньгами, и спиртными напитками. Это он пропустил меня из XXI в XVIII век.

Позже и мне удалось оказать старику услугу. Как-то в бессознательно пьяном виде он угодил в плен к лесным разбойникам и лежал у них в сырой землянке, связанный по рукам и ногам. Разбойники на поверку оказались просто беглыми крепостными крестьянами, они были у меня в долгу и выдали мне старика. Его я разыскивал в лесу, надеясь на помощь.

— Ишь, каким ты стал грубияном, — довольным голосом сказал дед, подсовывая руку под мой локоть и цапнув с холстинки сразу два яйца — Табачок есть?

— Есть, — ответил я в его же сварливой манере, вытаскивая из сидора кисет с самосадом, подаренный мне Иваном Лукичом.

«Леший» развязал тесемку, сунул нос в мешочек и удовлетворенно крякнул.

— Вот это табачок! Водку давай, — без паузы добавил он.

Я вытащил приготовленный на этот случай берестяной туесок с самогоном, тоже взятым у Ивана Лукича, долженствующим изображать водку, и молча отдал. Старый хрен снял плотно подогнанную деревянную крышку, вылил в себя не меньше семисот граммов напитка и закусил неочищенным яйцом,

— В тот раз лучше была, — сообщил он мне с упреком.

— В другой раз хорошей угощу, а сейчас чем богаты, тем и рады.

Дед не стал спорить, набил трубку вонючим самосадом и выпустил клуб едкого дыма.

— Денежки давай, — потребовал он.

С денежками у меня была загвоздка. Полученные когда-то от Марфы Оковны антикварные монеты средневекового образца я давно потерял. А современные деньги старик не жаловал.

— Нет, у меня, дедушка, тех денежек, что тебе нужны, — честно признался я. — Специально для тебя готовил, да так случилось, не сберег. Если хочешь, возьми вот эти, с пролетариями. Они из чистого серебра.

Я протянул ему горсть серебряных советских полтинником с изображениями кузнеца. Леший монеты принял и долго рассматривал, одну даже попробовал на зуб.

— Нет, эти не хороши, — сообщил он, но, как за ним водилось, на вернул, а засунул себе за пазуху.