— Вышли… — пробормотал Коломин, стоя на берегу реки.

— Дошли, — усмехнулся Чуга.

Воды Пекоса, имевшие заметный красноватый оттенок, разливались вширь футов на сто. У самой реки тянулась полоска камыша, а на другом берегу курчавились редкие чахлые кустики.

Примостившись было на щербатом камне, Фёдор тотчас вскочил — с тем же успехом мог и на печку сесть. Чёртова пустыня…

Зато закат вышел потрясающий — на фоне ярко-лилового неба зависли облака лимонно-жёлтого, сочно-апельсинового цвета, понизу подрумяненные алым, с багряной опушью.

— Только этого нам ещё и не хватало… — неожиданно проговорил Савва.

— Чего? — не понял Фёдор.

— А ты што, не слышишь, што ли?

Помор прислушался.

— Парабан фроде… — неуверенно сказал фон Бадер. — Та?

Коломин нервно кивнул.

— Да! Команчи вышли на тропу войны.

Утро не принесло спокойствия. Бой барабанов стих, зато над скалами, далеко на западе, завились зловещие дымы, и было неясно, минуют ли краснокожие берег Пекоса. Воды было достаточно, команчи вполне могли двинуться и в сторону от тропы Гуднайта — Лавинга, куда-нибудь в долину Анимас.

А если нет?..

Настал вечер. Солнце село, краски великолепного захода попригасли, густые тени исполосовали местность.

Друзья ехали до глубокой ночи. Взошла луна, высвечивая дорогу, как огромный небесный фонарь.

Савва проговорил, кивая на ночное светило:

— Команчи называют её Муа.

— Ничуть не хуже нашего, — сказал Фёдор. — Будем двигаться, пока она светит, а днём заляжем спать. Вперёд!

Чуга был напряжён, но позволил себе улыбнуться, подумав, что уши его, наверное, шевелятся — так он старался услышать любой подозрительный звук. Глаза всматривались в черноту ночи, пытаясь угадать движение теней, а нос втягивал воздух: не пахнет ли пылью? А дымком не тянет ли?

Сделав глоток из фляжки, Фёдор намочил ноздри, чтобы лучше различать запахи, и лёгким посылом стронул гнедого с места. Конь был явно недоволен — спать пора, а его заставляют чёрт знает куда ехать…

Под утро четвёрка остановилась на вершине плоского холма. Деревья, когда-то росшие здесь, были повалены бурей, образуя своего рода редут, за которым и укрыться можно, и спрятать огонь костра, такого крошечного, что его запросто накроешь шляпой.

Закусив вяленым мясом, испив кофейку, Чуга завернулся в одеяло. Его примеру последовали остальные, доверяя сторожить мустангам, «одолженным» Коломиным, — уж эти-то, полудикие, в отличие от домашних моргановской породы, врага почуют запросто, лучше всякого пса.

Ясным утром Фёдор почувствовал себя отдохнувшим, хотя и спал всего ничего. Позавтракав, он собрался было покемарить ещё, но тут Савва Кузьмич встал на дыбы — чего, дескать, разлёживаться? Поспешать надо! А индейцев бояться — ни в лес не ходить, никуда вообще. Ван с У-Йотом поддержали Седого Бобра — сами едва нетерпение сдерживали.

— Форт-Самнер совсем близко, — уверял Коломин, — не сегодня завтра доедем!

— Да и чёрт с вами, — проворчал Чуга. — Поехали!

С вечера до полудня они успели отмахать вёрст пятьдесят, и тут им перестало везти.

Ничто, казалось, не предвещало беды. Друзья ехали шагом по склону холма, по узкой оленьей тропке, мимо огромных каменных глыб, вросших в землю наполовину. Запасные и вьючные лошади шли у них в поводу.

Впереди обозначилась возвышенность… И вдруг над ней зареяли перья. Человек десять команчей, верхом на ржущих пинто, перерезали бледнолицым дорогу. Ещё один отряд примчался галопом с берега Пекоса. «Шестнадцать на четверых, — машинально прикинул Чуга, — четверо на одного. Многовато, однако…»

— За камни! — крикнул он. — Живо!

Индейцы выстрелили залпом и понеслись на белых, улюлюкая и визжа. Гнедой под Фёдором упал, поражённый меткой стрелой, помор еле успел вытащить ноги из стремян и спрыгнуть с падавшего коня. Вторая стрела едва не досталась ему, но лишь бессильно воткнулась в луку седла.

Вороной, задетый пулей, ускакал, храпя и взбрыкивая. Ван стал стрелять поверх голов краснокожих, сберегая их священные жизни, но вот сами команчи следовали иным заповедям — меткая пуля сразила монаха наповал. Не уберёг просветлённый своего верного слугу…

Рывком выхватив «винчестер», Чуга стал отползать за щербатую глыбу, трижды выстрелив и однажды попав — пуля 44-го калибра разворотила грудь молодому команчу. Плоское жёлтое лицо воина в боевой раскраске исказилось, индеец свалился, роняя «шарпс». Коломин с немцем выстрелили дуплетом, завалив ещё одного краснокожего. И команчи исчезли вместе с лошадьми.

Фёдор оглянулся. Двое его товарищей были вроде живы-здоровы, оба засели за глыбами камня. Тыл их прикрывала скала. Не бог весть какое укрепление, но атаковать его можно было лишь в лоб, наступая по склону, усеянному скальными обломками, прорезанному бороздами водостоков. Ни единого дерева поблизости, но кусты меските восполняли недостаток растительности.

— Они ушли? — негромко спросил Чуга.

— Как же! — фыркнул Савва. — Жди! Здесь они…

— Незаметно что-то…

— Когда заметишь, будет уже поздно, — пробурчал Коломин, морщась от боли в левой руке.

— Что? — приподнял голову помор. — Задело?

— Сквозная…

Фёдор подполз к Савве поближе и ножом вспорол рукав рубашки.

— Ничего, — бормотал он, — бывает и хуже…

Кое-как перевязав Кузьмича, он повернулся — и не уберёгся. Прозудевшая пуля вонзилась ему в плечо.

Чуга тут же выстрелил в ответ, целясь левее кустика меските, где только что мелькнуло коричневым. Мимо!

Облизав губы, Фёдор вспомнил о важной мелочи. Распластавшись по горячему каменному крошеву, он подполз к трупу гнедого и стволом винтовки подцепил свою флягу. Бедный коняка…

Его действия не остались без внимания — пуля ударилась совсем рядом и ушла рикошетом, противно звеня. Каменная крошка больно посекла помору щёку, но он продолжил своё отступление, пока не оказался под защитой глыбы.

— Полная фляга! — ухмыльнулся Коломин.

— Как будет «вода» по-команчски? — усмехнулся помор.

— Паа…

Выглядывая в щель между камней, как в амбразуру, Чуга застыл, сам притворяясь каменным.

Залитый солнцем склон выглядел совершенно мирно. Неожиданно над песчаным барханом возникла смуглая фигура команча в одной набедренной повязке. Одним гибким движением он перескочил намёт песка и опять пропал. Пуля, выпущенная Фёдором, лишь взбила пыльный фонтанчик. А индеец оказался на три шага ближе…

Перестав двигаться, слившись с камнем, Чуга стал примечать некое растянутое, донельзя замедленное движение. Во-он тот кустик у промоины… Сначала Фёдор решил, что ему мерещится, но нет, куст почти незаметно для глаз смещался. Затаив дыхание, помор прицелился туда, откуда росли ветки, и нажал на спуск. Кустик мгновенно повалился, а раненый индеец выгнулся, открывая грудь, куда тут же влепил пулю Коломин.