реакция юного тела на домогательства… немолодого мужчины! Когда вы уже смиритесь с тем, что… омерзительны мне?

Вениамин Эдуардович тихо зарычал и ускорил темп, лаская меня с настойчивостью, граничащей с яростью. И я подавилась грубыми словами, захлебнулась судорожными вдохами, закинув голову назад и бессильно повисая на нем. Декан склонил голову и поймал каждый ртом мой стон, целуя меня на прощание — я была уверена, что именно на прощание — долго, влажно и горячо…

— Считай, что я смирился, — произнес он, оторвавшись от моих губ. Отпустил меня, отстранился и, не оглядываясь, пошел к выходу из библиотеки.

Я немного постояла, опираясь спиной о книжный шкаф и испытывая соблазн усесться прямо на пол — ощущение было такое, будто из меня вынули колени, и казавшиеся "тряпичными" ноги могли в любой момент сложиться пополам. Привела в порядок одежду — одернула кофту, поправила растянутые, сбившиеся на бок трусики, которые теперь можно было разве что выкинуть, застегнула джинсы и поплелась вслед за ним.

Когда я дошла до библиотечной стойки, Верстовский уже ушел, а Любовь Ефремовна, сжав пухлые руки в кулаки, направлялась ко мне навстречу — не иначе, чтобы самой отыскать наглую студентку и вышвырнуть ее вон.

— А Шекспир? — грозно вопросила она, оглядывая меня с ног до головы и убеждаясь, что я не спрятала бесценный экземпляр где-нибудь под одеждой. — Что произошло? Почему у тебя слезы на глазах? Здесь запрещено разводить сырость! Вредно для книг.

— Я его не нашла, — хлюпнула носом, обходя ее по большой дуге. — И… простите меня, ради бога, я соврала! У меня нет читательского билета!

* * *

"Послезавтра… Верстовский уезжает послезавтра" — с маниакальной настойчивостью билось в мозгу весь вечер и всю ночь, в ходе которой я не сомкнула глаз.

Кажется, я наконец добилась цели… Но отчего было так горько? Почему показалось — вместе с деканом, покинувшем библиотеку молча и не оглядываясь, меня покинул смысл жизни?

Я будто бежала весь последний месяц, скрываясь от счастья и от горя, которое могла бы принести наша связь. И вот случилось чудо! — бежать было больше не от чего… Я замерла, как вкопанная, и не могла понять, куда и зачем мне теперь двигаться.

Может, я совершила ошибку, и стоило дать Верстовскому шанс? Вдруг окружающая действительность оказалась бы к нам не так уж и жестока?..

Может, он еще вернется ко мне?

Оставался всего один день, чтобы проверить это.

Но назавтра декан пропустил зарубежную литературу. Вместо него заявилась Аделаида Степановна. Сложив многочисленные папочки на преподавательский стол, она улыбнулась и обвела студентов доброжелательным взглядом.

— Вениамин Эдуардович с завтрашнего дня в длительном отъезде. Я буду замещать его до тех пор, пока он не вернется.

— А надолго он уехал? — с надеждой спросил Мильнев.

— Пока непонятно. До нового года точно. Так что зачет и экзамен по предмету вы будете сдавать мне.

— Охренеть! Вот это подфартило! — парни заметно повеселели, девушки же наоборот повесили нос.

— Капец… Просто п*** ц!!! — протянула Гарденина, и я была с ней полностью согласна.

— Почему твой отец не пришел? Он ведь только завтра уезжает?! — накинулась на Рому Юля после занятия. — Может, он в деканате?! Я хочу попрощаться!

— Он не поехал сегодня в вуз, насколько я знаю, — опешил Верстовский-младший. Он глядел на подругу, как на умалишенную. — Надо собрать вещи, подготовить документы… Сказал, один день ничего уже не решит.

— Пропало! Все пропало! — заголосила Юлька, вздевая руки к небу и хватая себя за волосы (занятия в драм. кружке явно не прошли даром).

Я испытывала примерно схожие эмоции, хоть и не обладала ее талантом и не могла так открыто транслировать их миру. Да и сам мир, казалось, резко отвернулся от меня — лишился красок, потускнел, схлопнулся до размеров моего маленького бедного сердца, которому теперь предстояло стучать в гордом одиночестве…

Остальные пары пролетели, будто во сне. Звуки почти не долетали до моих ушей, с трудом пробиваясь сквозь плотный кокон отчаяния, свившийся вокруг меня. Люди, преподаватели, знакомые и не очень студенты — проходили мимо бледными тенями.

Я даже близко не представляла, что, лишившись беспрестанного внимания декана, мне станет ТАК тяжело. И, освободившись, вместо облегчения получу новые страдания и новую тяжесть на душе…

Громкий рев, огласивший университетский двор как гром среди ясного неба, вывел меня из состояния прострации. Мы с Гардениной стояли на крыльце вместе с десятком других студентов и преподавателей, печально глядя на сгущающиеся сумерки и накрапывающий дождь, грозящий вскоре обернуться самым настоящим ливнем.

Вслед за ревом появился свет — резкий, словно прожектор, луч фары озарил припаркованные во дворе машины: к Ливеру, яростно и утробно рыча, подкатил черный Харлей. Все присутствующие обернулись к новоприбывшему. Разговоры смолки, глаза округлились, взбудораженные столь эффектным появлением незнакомца.

Высокий мужчина, одетый в кожаные куртку и штаны, обтягивающие длинные стройные ноги, снял шлем с головы, утвердил его на сидении мотоцикла и направился к крыльцу. Рядом обессиленно застонала Юлька, а у меня перехватило горло — Верстовский, прекрасный, словно бог черной кожи и высоких скоростей, шел прямо по направлению к нам.

Я оцепенела в радости и страхе. Не зная, то ли снова бежать, то ли остаться и подождать, пока…

Пока декан пройдет мимо, не одарив нас с Гардениной даже взглядом. Приблизившись к стоящей позади, вспыхнувшей словно маков цвет Аделаиде Степановне.

Он подал ей руку, помог спуститься с крыльца (будто бы она сама не могла этого сделать!) и подвел к своему мотоциклу. Помог женщине застегнуть под подбородком ремешок еще одного шлема, подождал, пока она усядется позади него, и под рев вновь заработавшего мотора увез ее прочь.

32. Зима

Все созревает в свой урочный срок;

Мой разум был от зрелости далек,

Но, возрастя до наивысшей грани,

Теперь он стал вождем моих желаний

И мне велел взглянуть в глаза твои,

Как в богатейшую из книг любви.

("Сон в летнюю ночь», У. Шекспир)

Незаметно подошел к концу ноябрь. Через пару дней после отъезда декана выпал первый снег — тонкий и невесомый, словно белое бисквитное крошево — он полежал до обеда и растаял, оставив море слезинок на прощание. Но уже через неделю предвестник зимы вернулся с подмогой: ледяным ветром, вырвавшим с корнем несколько деревьев, легким морозом и самой настоящей вьюгой.

От теплой, сладкой, будто патока, осени остались одни воспоминания. Декабрьская погода выхолаживала эротические грезы, наполненные душевным трепетом, страхом и желанием. Ледяной дождь сменялся снегом и относительно пригожими днями, когда москвичи