Матч так и закончился 2:5 в нашу пользу. Не обошлось без мелких травм, но я вышел целым.

– Интересно. – Юджин рассматривал ссадину на левом бедре. – Пыль набилась… А вот интересно, – он несколько раз плеснул водой, – почему ты, Олег, князь?

– Его голосованием выбирали, – пояснил лениво Олег, листавший свой блокнот с зарисовками. – Еще в самом начале.

– Но вообще-то от тех, кто его выбирал в самом начале, почти никого не осталось, – заметил Фергюс.

– Да ради бога, ребята. – Я заложил руки под голову и откинулся на траву. – Кто хочет занять мое место?.. – Всеобщее молчание было мне ответом, и я пожал плечами: – Значит, буду я и дальше мучиться.

– А ты, что, недоволен, морда американская? – уточнил Игорь.

– Да нет, что ты! – махнул рукой Юджин.

– Маль-чиш-ки-и-и-и!!! – заголосила за скалами Ленка Власенкова. – Идите обеда-а-а-а-ать!!!

– Твоя надрывается, – толкнул Олега ногой Димка.

– Заботится, а не «надрывается», – ответил пинком тот. – Пошли, что ли?

– Выходим когда, завтра?..

– Ты моих штанов не видел?.. А, я на них сижу…

– А неплохо мы вас раскатали…

– Сегодня… Олег, слышь, вечером покажи мне тот прыжок…

– Щиколотка болит. Босиком играем, а кто-то так въехал…

– Я второй день точилку найти не могу…

– У меня чего-то мышцы на спине болят…

– А ты попроси Линде, массаж пусть сделает…

– Смотрите, смотрите, Раде у нас чего-то возбудился…

– Это он на тебя, Анри…

– Да пошли вы все…

– Интересно, что на обед?..

Я шел вместе со всеми, перебрасывался вполне глупыми репликами – и мне было хорошо.

Очень хорошо.

* * *

– Вьюн над водой,

Вьюн над водой,

Вьюн над водой,

Завивается.

Жених у ворот,

Жених у ворот,

Жених у ворот,

Дожидается…

Танюшкин голос серебристо вплетался в ночь, чем-то похожий на звездный свет. Все вокруг притихли, даже дыхание затаили, хотя никто, наверное, не взялся бы объяснить, зачем Танюшка начала петь эту старинную свадебную песню…

– Вынесли ему,

Вынесли ему,

Вынесли ему

Сундуки,

Полны добра…

«Это не мое,

Это не мое,

Это не мое —

Это батюшки мово…»

Я ощущал песню как оцепенение, в котором нельзя не слушать, – и не сводил глаз с искр костра, переливающихся в волосах Танюшки, с пламени, танцующего в ее глазах…

– Вывели ему,

Вывели ему,

Вывели ему

Ворона

да ой коня…

«Это не мое,

Это не мое,

Это не мое —

Это шурина мово…»

Танюшка жестом, который, кажется, не осознавала сама, запустила пальцы в волосы на висках, чуть запрокинула голову…

– Вывели ему,

Вывели ему,

Ой, вывели ему

Свет Настасьюшку!

«Это вот – мое,

Это вот – мое,

Это вот мое —

Богом сужденное…»

Она отпустила волосы, скрестила руки на коленях и, уронив на них голову, ни на кого не смотрела. Я приобнял ее и привалил к себе, ощущая, как Таньку трясет мелкой нервной дрожью. Сергей негромко попросил Игоря:

– Давай, Басс… «То не вечер…»

– Подпойте, – предложил Игорь, тут же начав:

– Ой – то не вечер, то не вечер,

Мне малым-мало спалось,

Мне

Малым-мало спалось,

Ой – да во сне привиделось…

И разные голоса дружно подхватили старую казачью песню…

– А есаул догадлив был —

Он сумел

Сумел сон мой разгадать…

«Пропадет, – он говорил, —

Да твоя буйна голова…»

– Пропадет твоя буйна голова, – заметил Йенс явно в мой адрес.

Я пожал плечами:

– Когда-нибудь – да.

Я сказал это спокойно. Но внутренне меня вдруг сотрясла нервная дрожь, потому что мысленным взором я увидел свои останки – не труп, нет, труп свой я представлял много раз и никогда особо не боялся, как бы реалистично ни выглядела в моем воображении эта картина. Я представил себе череп. В чьей-то руке, как череп Йорика в руке Гамлета. Когда я прочитал эту вещь, мне было тринадцать, и я долго мучился теми же мыслями, что и принц – не страхом смерти, а именно недоумением… Кто-то найдет мой, мой череп, как я сам много раз находил чужие останки. И ему трудно будет представить, что в этом был мозг, и кость скрывалась под плотью и кожей, и это зеленоглазая девчонка называла красивым… а в пустых глазницах жили зоркие глаза… Меня пугала не мысль о смерти, а именно вот эта картина, нарисованная воображением. Мой череп, лежащий где-нибудь в лесной траве – год, десять лет… Век.

– Ты чего дрожишь, Олег? – спросила Танюшка. Она сама уже успокоилась.

Я поцеловал ее в висок:

– Ничего. Все нормально… Утром выходим! – громко, для всех, сказал я.

* * *

Три чудовищных столба, упиравшиеся верхушками в небеса, покачивались в синхронном, жутковатом танце. Мы сидели на плоском холме и созерцали торнадо, отмахиваясь от мух, роившихся над нами. Самое интересное, что все были абсолютно спокойны – может быть, потому что от нас ничего не зависело.

Жуткое ощущение.

Чудовищная масса бизонов лилась вокруг холма, давшего нам пристанище, мимо нас, как река. Бизоны спасались от смерчей. В общей бурой лаве тут и там виднелись другие животные, несшиеся в ту же сторону, что и бизоны. Мимо нас пробежали, распихивая бизонов и ужасающе трубя, даже несколько гигантских дионтериев.

Нам бежать было некуда – хорошо еще, что мы успели спастись на этом холме от внезапно разразившегося странного половодья. Конца ему не предвиделось. Олег Крыгин, устроившись со скрещенными ногами на склоне, быстро делал зарисовки в блокноте. Горячий ветер, даже не дующий, а хлещущий в сторону торнадо, шевелил его волосы и страницы блокнота.

– Они движутся сюда, – сказала Ленка Чередниченко. И взялась за локоть Сергея.

Я присмотрелся. Да, похоже, что это было правдой – смерчи, красиво и вальяжно выгибаясь «в поясе», неспешно, но уверенно шли в нашу сторону. Я оглянулся на своих. Все были по-прежнему невозмутимы, лишь Йенс, достав зачем-то свой меч, улыбался и щурил глаза на смерчи, как на врагов, которых надо одолеть. Ян негромко и без патетики молился.

– Торопится время, бежит, как песок… – мурлыкал Игорь. – А красиво, скажи, Олег?