“Эндрю, ты понимаешь, что я теперь буду ходить за тобой на каждой перемене, не так ли?”

Они рассмеялись и пожали друг другу руки.

“Ты можешь приехать и погостить у меня в Эдинбурге летом. Приди в себя на пару дней, прежде чем раскрыть свои чары перед прекрасными девушками Мадрида”.

Махнув рукой, Педро потащился к своему такси и уехал. Эндрю содрогнулся при мысли о тех историях, которые он расскажет, когда они вернутся в колледж. Когда он вернулся в комнату, Элоиза, склонившись над раковиной, чистила зубы. Эндрю, вероятно, заслужил нападение, которому подвергся за то, что провел своими холодными руками по ее телу, но она простила его, когда он очень тщательно вымыл ее под горячим душем. Она была настолько снисходительна, что пожертвовала одним из гостиничных полотенец в душе, чтобы смягчить колени, и сделала ему минет, от которого Эндрю к концу схватился за рычаги управления, чтобы не упасть в обморок. Ей не удалось скрыть самодовольное выражение лица, когда он воспользовался моментом, чтобы восстановить равновесие. 30 минут спустя они вошли в магазин Hermès и поднялись наверх, в корпоративную зону. Манон ждала их в приемной и потащила Эндрю к лифту, а затем в студию. Любой бы подумал, что ей не терпится увидеть его раздетым.

Каким запомнился Эндрю его первый день работы моделью у фотографа? Он не собирался бросать свою карьеру ради модели, это точно. Это была смесь увлекательного, скучного и возбуждающего; увлекательного, поскольку он всегда любил разбираться в новых вещах или идеях, скучного, потому что было много стояния в ожидании, пока бесконечное количество людей что-то изменят, и, наконец, это было захватывающе, потому что он весь день находился в непосредственной близости с несколькими обнаженными женщинами.

Эндрю был фотографом и работал в студии с моделями. Но это был первый раз, когда он оказался перед объективом, и поэтому большую часть дня он постоянно думал о разнице между двумя ролями. И, конечно, это было самое профессиональное мероприятие, в нем не было ничего любительского. Первоначальный опыт работы моделью открыл мне глаза. В студии очень быстро стало тепло, появилось множество разных источников света, направленных в разные стороны, не все в сторону объекта съемки, и все это время вокруг находилось не менее 10 человек. Фотограф и три ассистента, два человека из подразделения Hermes, для чьего продукта они пытались позировать, визажистка, два костюмера, хотя, учитывая, как мало на них было надето, казалось, что их слишком много, и обычный догсбоди, который делал все остальное. В последующие годы его будут называть стажером. Опять же, все дополнительные люди сильно отличались от работы в одиночку только с моделью или иногда с Тони. Ему даже приходилось пользоваться косметикой. Ну, не совсем, но его посыпали пудрой, чтобы он не был таким бледным и блестящим. Он думал об этом как о пудре с антибликовым покрытием.

Скучной частью было стоять или сидеть, пока клиент, в данном случае сам Hermès, и фотограф спорили о съемке, и, насколько Эндрю мог судить на своем несуществующем французском, они спорили обо всем. Даже когда начались съемки, временами было скучно, поскольку шел бесконечный поток инструкций ему и другим моделям о позах, взглядах, о том, как стоять неподвижно, выглядеть естественно, обо всем. Сейчас это звучит так, будто он был несчастным и просто ныл, но из разговоров с женщинами-моделями это было совершенно нормально, и, возможно, меньше, чем обычно. Но для Эндрю делать это в самый первый раз было выше всяких похвал. Элоизе и Манон потребовалось поговорить с ним, чтобы окончательно понять, что он был подвижным манекеном, который должен выполнять чьи-то приказы. Если они хотели состроить гримасу, Эндрю должен был состроить гримасу, если они хотели надуться, он должен был сделать надутое лицо. Ему потребовалось некоторое время, но он уловил идею. Но это была работа, и весь день выслушивать крики по-французски было совсем не весело. Если бы он услышал ‘non, non, non’ еще раз, он бы разозлился. Сварливый Эндрю тоже временами не помогал. Но отчасти его раздражение было вызвано тем, что это сильно отличалось от того, как он обычно работал фотографом.

Чтобы сбалансировать этот список подросткового нытья, то, что он делал, было интересным и быстро превратилось в пикантное. Это была съемка для парфюмерной линии Hermès, о существовании которой Эндрю понятия не имел; в этом нет ничего удивительного. Он должен был быть обнаженным, за исключением полотенца, а его коллега-модель и коллега по фильму должна была быть готова ко сну, также одетая только в шелковый халат и улыбающуюся. Эндрю был смазан маслом, а затем слегка сбрызнут, так что он блестел на снимках, а затем был сфотографирован, часами распыляющим на себя одеколон, со всех мыслимых ракурсов, включая как правую, так и левую руки. Вряд ли это было что-то захватывающее. Но потом все стало очень по-европейски, очень быстро. После обеда следующие два часа были кадры, на которых женщина стаскивала с него полотенце, когда он уходил. Привет, мир, я задница Эндрю. Это компенсировалось кадрами, на которых Эндрю неоднократно стаскивал шелковый халат с плеч своей партнерши по фильму, оставляя неизбежную лужицу шелка у ее ног. Не было анфас, но было много снимков их задниц и значительной груди сбоку, но без сосков. О, и там были три разные модели, с которыми Эндрю должен был позировать. Там была Камилла, на фут ниже него, на множестве снимков она смотрела ему в глаза, там была Джоэль 5 футов 10 дюймов и самая пышногрудая из трех женщин, у нее было больше всего снимков сисек и задниц, потому что у нее действительно были оба предварительных условия. Наконец, появилась Элоиза, все ее 6 футов 2 дюйма, самая андрогинная из трех с точки зрения фигуры, но та, с кем Эндрю было наиболее комфортно. Эндрю был уверен, что фотограф собирается выбросить его за ненадобностью, пока не увидел искру между Элоизой и Эндрю, а затем двух других вернули, чтобы посмотреть, можно ли вернуть ту же самую искру. К середине дня Эндрю был измотан и за весь день преодолел в общей сложности 20 футов. Единственное, что Эндрю узнал в конце съемок, это то, что они снимали эту сцену также для рекламы, которую покажут в кино или по телевидению. Вероятно, было к лучшему, что он не знал, что они были там, поскольку он был бы жестким и неестественным. Он заставил