– И время, и пространство – лишь условности, какими их видит твое «я», – ответил он. – Иди!

Старик растворился в толпе, словно его и не было. Она испуганно посмотрела на круглую луну в небе и пошла вперед, ускоряя шаг, протискиваясь между потными телами идущих перед ней и обходя медленно ковыляющих стариков. Снова запели мантры. «Молись!» – вспомнила она.

«Господи, спаси и сохрани его!»

Шевельнулись непослушные губы. В памяти сами собой всплыли эти слова. Других она не знала.

Босые подошвы горели. Пот тек по лбу, щекотал брови. Она все время натыкалась на чужие спины и извинялась. Люди оборачивались, смотрели на ее растрепанные волосы и почти безумный взгляд, укоризненно качали головами.

«Спаси его, Господи!» – шептала она снова и снова, напряженно вглядываясь в черноту ночи, словно пытаясь различить дорогое лицо, увидеть каждую черточку.

Смешно нахмурившиеся светлые брови. Широко посаженные глаза, смотревшие на нее с восторгом счастливого ребенка, про которого все забыли, а потом вдруг вспомнили и неожиданно купили мороженое.

Курносый нос с тонкой ниточкой шрама. Она так и не спросила, откуда он у него. Смешные оттопыренные уши. Губы, расплывавшиеся в такой широкой доброй улыбке, что все внутри нее замирало от давно забытого радостного и щемящего чувства, какое испытывает девчонка-подросток, впервые попавшая в полутемный зал школьной дискотеки…

«Господи, спаси и сохрани его! Спаси его, Господи! Верни его мне!»

Километр за километром она быстро шла по кирпичной крошке, ржавым гвоздям, коровьим лепешкам и битому стеклу. Сбитые в кровь ноги превратились в одну сплошную рану. Колонна длинной змеей выползла из жилых районов и двигалась среди темных пустошей, огибая невидимую в темноте священную гору.

Вспыхнувший голубым светом мобильный вернул ее в реальность. На экране высветился номер приемной шефа. Марианна, с трудом вспомнив, что отключила звук, бездумно вытащила телефон и поднесла к уху.

– Марианна Сергеевна, – затараторил взволнованный голос помощницы председателя, – мы вас весь вечер разыскиваем! Шеф вне себя. Уехал на совещание, а мне велел вас вызванивать. Просил, чтобы вы прямо сейчас связались с клиентом и убедили его во что бы то ни стало закрыть сделку. И еще! Он велел сказать, что вам нужно срочно вернуться в Москву! Иначе грозился… Вы слышите меня, Марианна Сергеевна? Марианна Сергеевна, вас не слышно…

Звонок на несколько секунд вернул ее в фантасмагорию прошлого, а для нее сейчас существовал только один мир, мир, в котором в страшной непроглядной мгле слабо светилась душа Славы. Марианна отключила телефон и побежала по обочине, усеянной острой щебенкой.

Задыхаясь, она переходила на шаг. Снова бежала, прихрамывая на левую ногу. Тянулась всем своим существом к далекому тусклому огоньку, подставляя ладони. Плакала, хныкала, некрасиво хлюпая красным опухшим носом.

Бежала. Брела, давясь кашлем и глотая жгучие слезы, не обращая внимания на удивленные взгляды и жесты паломников. За ней с беспокойством следили десятки блестящих глаз.

Лица мужчин, женщин, стариков и детей проносились мимо нее, словно она смотрела на них из вагона скоростного поезда. Они вспыхивали в свете фонарей и расплывались желтыми пятнами.

Она бежала из последних сил, спотыкаясь, словно хромая утка, неловко переваливаясь на здоровой правой. Звала и ругала его сорванным охрипшим голосом, словно он мог услышать ее сквозь разделявшую их незримую черту:

«Где ты, Слава? Черт бы тебя побрал! Не вздумай умирать!»

В конце концов левая нога подвернулась, и она тяжело рухнула на землю, расцарапав колени об острую щебенку. Подняла голову и увидела, как на востоке разгорается заря, заливая кровавым светом ровный треугольник священной горы. Аруначала.

«Поздно!»

Она со стыдом вспомнила, как в последние дни терзала Славу бесконечными придирками, сама страдая от резкости собственных слов и черпая в страдании странное мучительное наслаждение, как темнело его добродушное лицо, гасли глаза, и он уходил, ссутулив широкие плечи.

«Господи, если бы только можно было вернуть назад то время, я бы никогда больше…»

Захотелось прикрыть веки и ни о чем не думать, но на задворках меркнущего сознания возникло лицо седого старика с печальными глазами и доброй улыбкой, прячущейся в короткой бороде.

«Не думай о прошлом, прошлого уже нет! Как еще нет будущего. Встань и иди!»

Марианна собралась и одним рывком вздернула себя в воздух. Шатаясь, подволакивая левую ногу, двинулась вперед, снова и снова повторяя:

«Вернись, Слава, вернись…»

Взошло солнце, и стало невыносимо жарко. Жутко хотелось пить. Виски стянуло горячим обручем. Она продолжала брести, беззвучно шевеля пересохшими губами. Соседи по колонне сторонились ее. Шептались, с ужасом глядя на ее грязные окровавленные ноги, поспешно уступали дорогу, и она шла одна в живом коридоре из человеческих тел. Вершина Аруначалы плыла в жарком мареве у ее правого виска.

Несколько раз она спотыкалась и падала. Ей протягивали руки, помогали подняться, совали бутылку с водой. У нее даже не было сил поблагодарить этих людей. Она глотала теплую противную жидкость и брела дальше, напряженно следя за тем, как священная гора медленно поворачивается вокруг своей оси.

Солнце село. И вторую ночь подряд для нее взошла круглая полная луна. Края ее жестяного диска были такие острые, что резали в кровь сосуды в глазах. Казалось, в череп вколачивали тупые гвозди, и каждый удар невидимого молотка прокатывался костной волной боли от висков к затылку.

Люди, которые двигались рядом с Марианной, давно разошлись, а она все шла и шла по обочине, и пути ее не было конца. По ночной дороге то и дело проезжали машины, рикши и мотоциклы. Ее полуослепшее сознание наблюдало раздражающие вспышки их фар, резкие гудки сигналов, жжение в ободранных до мяса пятках и с каждым шагом неотвратимо соскальзывало в черную пропасть.

«Вернись, Слава, вернись…»

Искусанные губы продолжали шептать эти слова, как позывной, и ей казалось, что они летят к нему огненным лучом, пронзая изломанное, застывшее каменной лавой пространство Вселенной…

Она и не заметила, как в комнате стало светло. Затем стемнело. Кто-то осторожно входил и выходил, стараясь не скрипеть дверью. Ее сознание отстраненно фиксировало знакомые голоса. Мужской и женский.

– Давно она так сидит?

– Со вчерашнего дня! Как пришла, не ложилась…

– Может, врача?

– Дурак ты, Влад! Пусть поплачет, легче будет… Ой! Господи, да у нее все ноги в крови! Марианна, Марианна! Ты меня слышишь?

Она различала чей-то сдавленный плач и чувствовала, как мягкие руки бережно обтирают мокрой тряпкой ее колени и израненные подошвы ног.

– Аруначала, – хрипло спросила она сквозь мутный красный туман, заслонявший сознание, – я успела ее обойти?

– По-моему, она бредит! – встревожился мужской голос. – Что такое Аруначала?

– Священная гора Шивы, – ответил ему заплаканный женский.

– Возле Варанаси? Вы что, в горы ходили?

– Какие горы! Аруначала на другом конце Индии!

– Говорю же, бредит! Побудь здесь, пока я врача найду! Их голоса то приближались, то