троицы, кто не состоял в шведской народной партии, а почти в открытую заявлял о своём членстве в РСДРП. И даже успел поучаствовать в её первом съезде в Минске.

— Да вот. Наш малыш Хухта опять учудил! Прислал Ээро Эркко чек на тысячу франков, которые получил за издание своих книг во Франции. И попросил того купить на эти деньги пулемёт и передать в Китайскую бригаду.

— Кто бы ему позволил? — сдвинув тросточку Акселя, приземлился на лавочку и Арвид, обдав своего приятеля ядрёным перегаром.

— Фу! — замахал Аксель на него газетой. — Ты что вчера пил? Керосин, что ли? И что ты имеешь ввиду, что Эркко всё подстроил для своей статьи?

— Не помню что пил. А с Эркко станется. Хотя, хорошая придумка. Сейчас все ринутся тоже что-то для армии жертвовать.

— Здесь фотография чека на предъявителя, с именем Матти Хухта. На, сам прочти!

— Ой! Мне бы пива. А ты газеты суёшь, — слабо возмутился его приятель, но на фотографию взглянул. — Нет! Не думаю. Без одобрения взрослых ребёнок этого бы не сделал сам.

— Давай мне, — забрал газету из рук приятеля Эльвинг и принялся читать. — А что? Хорошая идея! И очень выгодна нам — произнёс Рудольф, закончив чтение.

— Нам?! — искренне удивился Аксель. — Это как же?

— В редакции «Финской правды» открыт пункт сбора помощи. Завернём туда и внесём пожертвования…

— Ты с ума сошёл? Что про нас подумают однопартийцы? — возмутился Лиль.

— Что мы патриоты своей страны. Если наши газеты закрыты, то внесём в фонд «аграриев» и расписку возьмём. А если они будут печатать списки жертвователей, то ты и с этой распиской, и с этой газетой в понедельник пойдёшь в канцелярию генерал-губернатора. Где и попросишь снять запрет на наши газеты «Викинг» и «Новая пресса» для начала сбора помощи военным. Думаю, что не откажут. Тем более, я в воскресенье объеду всех наших сенаторов и попрошу о всемерной поддержке, — Эльвинг покопался в своём бумажнике и извлек купюру. — Вот, я готов пожертвовать пятьсот марок.

— Я на мели, — пробормотал Арвид. — На сегодня хватит погулять, но за более крупной суммой надо идти в банк или к отцу.

— Не думаю, что это хорошая идея, в твоём состоянии попадаться на глаза генералу. Твой отец тебя, ещё чего доброго, под домашний арест определит.

— Да, папа Фритьоф такой. Так что, пожертвования — это без меня.

— Я думаю, что и моих пятисот марок хватит. А с вас оплата ресторана тогда, — и совершенно неожиданно для всех окружающих громко свистнул, привлекая внимание и останавливая проезжающий мимо экипаж.

— Ты бы хоть предупреждал, — осуждающе произнёс марксист, вставая с лавочки. — Я даже малость в себя пришёл от неожиданности.

Аксель Лиль, подобрав свои зонтик и трость, тоже поспешил вслед за приятелями, уже усаживающимися в коляску. Давно зная Эльвинга, он чего-то подобного и ожидал от товарища, который своими выходками просто обожал эпатировать окружающую публику.

…..

Конец апреля принёс новости, которые меня полностью убедили, что этот мир не мой, прежний, а какая-то параллельная реальность. Вместо того чтобы распустить финские войска, власти решили их отправить в «Жёлтую Россию», как назвал в своей статье, опубликованной в «Петербургском листке», журналист Илья Левитов территории Маньчжурии, доставшиеся империи после подавления восстания ихэтуаней.

Всё финляндское общество моментально разделилось на два лагеря: на тех, кто был за сохранение армии даже таким оригинальным способом, и тех, кто против. Так как войска отправлялись на восток, на десять лет, то срок службы по призыву был поднят до пяти лет, с отменой всех предыдущих льгот. Я до этого как-то особо и не интересовался тем как и почему служат финны. А теперь с удивлением узнал, что до сегодняшнего дня срок службы составлял всего два года для получивших четырёхлетнее образование и один год для выпускников училищ и университетов.

До злополучного указа служба в местных подразделениях считалась чистой синекурой. За исключением Абоского и Улеаборгского батальонов все остальные части занимались лишь шагистикой, стрельбами и раз в год участвовали в парадах. К тому же, солдат нередко привлекали к довольно неплохо оплачиваемым строительным работам. И, естественно, увеличение срока службы и перевод из резервных рот в стрелковые батальоны рядовой и унтер-офицерский состав восприняли не однозначно.

Было даже несколько случаев, когда офицеры подали прошения об отставке и переводе в Улеаборгский батальон, который внезапно преобразовали в пограничную бригаду и переподчинили российскому министерству финансов. Всё это подробно освещалось в прессе. И после вала критики читателей в отношении этих офицеров, многие из них отозвали свои прошения.

Полностью убедившись что это другой мир, я понял, что могу делать всё, что захочу, и решил внести свой небольшой вклад в происходящее. А точнее, отправить Ээро Эркко чек на тысячу франков, который зимой мы получили от Стокманнов. Своими действиями я убивал сразу двух зайцев: мстил деду, который по какой-то мне неведомой причине начал патентную регистрацию схемы моего дровокола на своё имя, и вносил свой посильный вклад в защиту солдат в будущей русско-японской войне.

В работах по созданию горизонтального дровокола принимали участие кроме меня ещё и наш англичанин, мистер Райт, и мой дядя Каарло. Идея была моя, а работа руками и финансирование — их. О том, что дед в отправленных на регистрацию в патентное бюро Гельсингфорса документах поставил своё имя, я узнал из полученной почты в отчёте нашего юриста. Подходить и интересоваться, что дед творит, я не стал. Раз сам не сказал, то и тут отмажется.

Написал довольно небольшое письмо главному редактору «Финской правды», с просьбой обратить его внимание, что головные уборы в стрелковых батальонах имеют белый верх и очень хорошо демаскируют. А самоё главное, попросил того поспособствовать в покупке любого доступного пулемёта (konekivääri), патронов к нему и передаче в любое подразделение финляндской армии, отправляющийся в Китай. «Вокруг них будут тысячи и тысячи туземцев, а у них — только лёгкое стрелковое оружие», — добавил я эмоций, не забыв разъяснить, что это за чек и откуда он у меня взялся. А то дотошный дядя Ээро может и вернуть его письмом моим родителям.

Не доверяя местной почте, опять-таки по рекомендации Ээро Эркко, я собирался отправить заказное письмо с помощью её железнодорожного аналога. В 1890 году местная почтовая служба была присоединена к имперскому министерству почт и телеграфов, и нередки были случаи перлюстрации отправлений. Тем более, что я уже несколько раз пользовался услугами железнодорожной почты, отправляя свои рассказы или стихи в столицу.

Случай попасть в Улеаборг и отправить письмо, подвернулся довольно скоро. Мне