еще верит, то ей хотелось бы после смерти серьезно с ним поговорить. Если и получится задать хотя бы один-единственный вопрос, то она спросит не что иное, как почему же он над ней так издевается. Всевышний не посылает того, с чем ты не можешь справиться, но Моргана искренне не может понять, почему же для нее он оставил все самое жестокое. Не осталось ли где у Бога сострадания, чтобы хотя бы на некоторое время можно было ощутить на себе теплоту его?

– Но я не хочу его любить. Он скверный человек, давно переставший ценить благородные качества. Для него не в чести ни долг, ни благородство, ни честность, ни…

«Выдохните, мисс О’Райли, а то вы сейчас задохнетесь от той чепухи, которую извергаете».

Она раздражает сама себя своим же поведением. Невозможно же постоянно вести себя как глупая и наивная девочка, знающая жизнь только по книжкам, спрятанным под кроватью и низеньким трюмо у стены под картиной Хогарта[29]. Но она все еще сопротивляется, бастует и бьется, как рыба о песок, в свои-то двадцать с лишним лет. Совершенно никому в этом мире уже нет дела до морали, а она все хватается за нее, как за доску, сидя на которой можно добраться куда-нибудь. Она пытается себя спасти. Тщетно.

Тонет на берегу. И задыхается на воздухе, будто снова талию утянул тугой корсет.

– Тогда прекрати морочить себе и другим голову, Моргана. Не доведешь до добра себя. Лучше пей ром да веди себя, как прежде. Грабь суда, напивайся вдрызг. И пусть О’Райли боятся не только чужие, но и свои!

И есть доля истинного смысла в словах Аделины.

Глава 19. Бентлей и Моргана

Que femme veut – Dieu le veut[30].

– Пусть этот бал будет маскарадом.

Бентлей дождался, чтобы Моргана вышла, прежде чем произнес эту фразу, обращаясь к губернатору Коулсону.

– Надеюсь, вы понимаете почему.

– Конечно-конечно, сэр.

Даже если и не понимает – Кеннету не так важно, лишь бы выполнил все, что захочется ему. Остальное оценит сама О’Райли. Наблюдательности Кеннету не занимать. И он не мог не заметить, что его спутница очень нервно относится к тому, что произошло с ней. Он давно заприметил: в убранной каюте, где даже у каждой карты и книги есть свое место, единственный заброшенный угол – зеркало. Оно покрыто толстым слоем пыли и паутины. А значит, Моргана избегает всех возможностей взглянуть на себя. Кеннет ей искренне сочувствует, не до конца представляя, каково это – будучи молодой и прелестной девушкой, оказаться ослепшей на один глаз и потерять безотказное оружие женщины – обаяние и привлекательность.

Акцентируй она чуть меньше внимания на своем изъяне, никто бы и слова ей не сказал. По крайней мере, Кеннет не считает, что это ее не красит. Шрам добавляет остроты чертам ее лица. А она и должна такой быть – острой, рассекающей, под стать названию корабля с алыми парусами. И он не может не восхищаться тем, что О’Райли хватило духу не только не сломаться, но и переучиться вести свою жизнь по-новому. Мужество вызывает уважение – даже если это мужество врага.

Только Бентлей уже не может однозначно судить, кем же ему на самом деле приходится Моргана. С каждым днем он все больше хочет просто удовлетворять ее желания, видя, как та сопротивляется, но принимает немного своеобразные ухаживания. Кеннету ранее не приходилось ухаживать за девушками. Сначала служба и война с пиратами, затем бизнес и Ост-Индская торговая компания занимали его внимание полностью, теперь же на горизонте красноватым бликом горит она – девушка, в чьих жилах кипит горячая ирландская кровь. Кровь варваров, бандитов, убийц и мошенников. Кровь Морганы О’Райли. Безусловно, самой красивой из всех женщин, что когда-либо встречал Бентлей на своем пути.

– И мне нужно, чтобы бал был организован только тогда, когда в Нассау прибудут два вот этих человека, – Кеннет протягивает Коулсону записку. – Надеюсь, для вас не составит труда их найти.

Бентлей готов поступиться собственным желанием побыстрее разобраться со Сферой и доставить ее королю, лишь бы Моргана была удовлетворена – в конечном счете, отчеты для короля всегда можно исправить, никто и не узнает, зачем «Приговаривающий» так долго простаивал в Нассау. Его решение нерационально, но он будет оттягивать момент настолько долго, насколько ему удастся. Лорд понимает, что ирландка не удовлетворится обычным судом. И ему хочется, чтобы искренняя радость отразилась в ее сердце.

* * *

Моргана выходит из «Будуара аристократки», еле переставляя ноги. Ей кажется, что она волочит их за собой, а не они несут ее вперед. Несколько выпитых на двоих бутылок джина сказались на ней не лучшим образом. О’Райли теперь пошатывается, а грязная улица плывет перед глазами, возвращая тем самым капитана в море. Хватаясь за косяк, пиратка чувствует, как чья-то грубая рука подхватывает ее не за талию, а чуть выше – где-то на уровне лопаток. Так хватают лишь мужчины военные, строгие и серьезные, для которых каждое движение, скупое и отточенное, – большая роскошь.

– Убери свои… грязные лапы от меня! – заплетающимся языком, выплевывая каждое слово, произносит Моргана. Даже такая простая фраза дается ей с трудом, но она вновь делает глоток из захватанной бутылки.

В молочной дымке утра О’Райли силится разглядеть человека, явно еще не ложившегося спать. Лицо складывается подобно мозаике. Не его она хотела встретить.

– Вы пьяны, мисс О’Райли. И от вас несет столь дурно…

Она поднимает палец вверх в призыве, мужчина, хмыкнув, замолкает.

– Мистер Спаркс, я не хочу слышать ваши комментарии. Проваливайте отсюда, а не то…

Моргана запинается о свою же ногу, почти валится на разбитую грязную мостовую, от которой есть только название, но Оливер ловит ее, она же неловко – его треуголку. Желудок беснуется, на его дне плещется скверная «голубая смерть». Удержать все содержимое внутри становится практически невозможно, и Моргану выворачивает прямиком в шляпу Спаркса. Агент Компании поддерживает ее волосы, убрав от лица растрепавшиеся сальные пряди. Еще несколько минут капитан стоит в полусогнутом положении, но ей становится легче.

– Ваша шляпа, сэр, – она протягивает треуголку Спарксу, выпрямляясь.

С брезгливостью агент выливает содержимое в стоящее у двери ведро.

– Милорд послал за вами.

Ну конечно! Разве же Спаркс отдыхает? Даже под утро он готов потащиться в публичный дом, чтобы достать капитана и притащить ту под нос Бентлею. И чего только благородному лорду понадобилось в столь ранний час? Неужели не было никаких более приятных занятий? Например, отоспаться на берегу, а не в море. Насладиться покоем в доме губернатора, где ему точно отвели лучшую спальню, лишь бы молодой английский ублюдок не начиркал бумажку с донесением. Впервые за все время Моргану посещает мысль: а почему